Лечение сном. Из записок старого психиатра

За день или за два до этого мы с Галей действительно вели разговор о любви в подполье, но, конечно, не в подполье дома, а психической жизни. Для беседы на эту тему имелись достаточные основания. После длительного умалчивания Галя рассказала мне, наконец, о том, при каких обстоятельствах она заболела. Существовал некий Валя, студент технического вуза, проходивший в то время лагерный сбор. Он длительно ухаживал за Галей. Перед его отъездом они поссорились, и в ссоре он обидел её, задел её самолюбие. Вскоре из лагеря пришло письмо. В нём были не извинения, но объяснения в любви с настойчивым требованием её решения. Галя впала в сильное волнение. Он настаивал на ответе, а в Гале говорила не столько любовь, как оскорблённое самолюбие. Она не написала ни «да», ни «нет». Галя вдруг вовсе разучилась писать. Ответ остался ненаписанным, конфликт между любовью и самолюбием – неразрешённым. Любовь оказалась подавленной, действительно вытесненной «в подполье». Вот как Галя описывала мне однажды портрет Вали: «длинная, как у индюка, шея, оттопыренные уши, большой синеватый нос, всегда засыпанный перхотью воротник…» А в сновидениях её было иное: осмеянный Валя смотрел на неё укоризненным взглядом, лицо его было залито кровью.

Галя вовсе не была душевнобольной. Она страдала истерией. Я заставил её разобраться в причинах её невроза, сделал её несколько раз внушение. Галя быстро поправилась. Она снова научилась писать и написала то письмо, которое оставалось ненаписанным. Кажется, в нём было «да». У Гали были большие художественные способности. В то время, пока она не умела писать, она рисовала. Мне на память она оставила прекрасно исполненную копию в карандаше с картину Каульбаха «Сумасшедший дом».

Истерия проявляется по-разному. У некоторых больных может возникнуть паралич руки, у других отнимаются ноги. У меня есть пациентка, которую я знаю уже много лет. Мне показали её впервые по поводу страшной болезни: тридцатишестилетняя женщина разучилась ходить. Правда, лежа в постели, она могла двигать ногами совершенно свободно. При ходьбе они отказывались ей служить. Она не хотела сдаваться: с палочкой, держась за стены, она продолжала передвигаться. Эти попытки сопровождались постоянными неудачами: ноги вдруг подкашивались, и она падала, где попало. Вся она была разукрашена синяками и шишками. Алевтина Васильевна долгое время не хотела мне рассказать, как она «обезножила»… Я просил её сообщить, что она видит во сне. Она видела часто свою квартиру: она была запущенной, грязной, с поломанной мебелью… Тогда я заставил её рассказать о событиях её семейной жизни.

Муж её, с которым она прожила около пятнадцати лет, был осуждён за должностное преступление. Она много хлопотала за него и даже добилась, в конце концов, его освобождения. Всё время, пока он был в заключении, она жила заботами о нём, во многом отказывая себе, носила ему передачи. Неожиданно она узнала о том, что у мужа в тюрьме завязался роман с одной из надзирательниц. Были ещё и другие, дополнительные причины её болезни, но этот удар по самолюбию, эта психическая травма была основной. Лечение психическими методами, гипноз поставили Алевтину Васильевну на ноги. Нужно сказать, что муж в значительной мере помог её выздоровлению: он всячески старался загладить нанесённую ей обиду. Пациентка моя и после лечения осталась очень впечатлительной, настроение её всегда очень неустойчиво. Поступает она часто неразумно, по-детски. При новых неприятностях она иногда ходит хуже, немного приседает (неприятностей, огорчений у неё было за эти годы более чем достаточно). Но астазия-абазия, то есть неспособность ходить и стоять, у неё не возобновлялась более.

Частым проявлением истерии оказывается потеря речи или слуха, а иногда – и того и другого одновременно. Несколько лет назад я был в Барнауле на консультации. Мне показали девочку лет 14–15. Она держала в школе переходные экзамены. Письменная работа по математике была сдана, а утром, в день экзамена по географии, к которому она была не очень готова, она внезапно онемела. Её лечили смазыванием голосовых связок, электризацией гортани… Она могла немного говорить, но только чуть слышным сиплым шёпотом. Достаточно было 10-минутного внушения, и она сразу же заговорила громким голосом. Интересно, что это не единственная известная мне «жертва географии». За несколько лет до поездки в Барнаул у меня лечилась студентка Рабфака, заболевшая афонией (утратой громкой речи) также в день устного экзамена по географии. Когда с больным знакомишься глубже, всегда находятся ещё другие причины, часто даже более основательные, более важные. Однако видимой причиной, последней каплей, переполнившей чашу, у этих двух больных были волнение и страх перед предстоящим испытанием. Они онемели от страха.