Я вспомнила, как мой дедушка говорил, когда я была ребенком, что самое сложное в отказе от курения для него — это не избавление от никотина, а от привычек. После ужина он всегда выходил на крыльцо покурить. Когда он ехал в машине, он опускал стекло и курил всю дорогу до работы. Во время обеденных перерывов, посреди ночи, когда он вставал, чтобы сходить в туалет, и особенно когда у него был стресс. Он сказал, что это была самая трудная часть — выяснить, что делать вместо этих вещей.
После ужина он помогал моей бабушке мыть посуду. По дороге на работу он жевал жвачку. Во время обеденных перерывов он следил за тем, чтобы есть внутри, чтобы не поддаться порыву. Он сказал, что самое сложное — это понять, как справиться со стрессом. Это было тогда, когда он всегда сдавался и курил. Ему потребовались годы, чтобы полностью отказаться от сигарет.
Он умер через шесть месяцев после этого.
Что касается меня, то у меня была психическая зависимость. Я знала, что будут моменты, когда я упаду и больше не смогу видеть свет, когда потребуется много сил, чтобы не найти какие-нибудь таблетки, не получить рецепт.
Вдобавок ко всему, однако, я все еще была в некотором роде погружена в этот образ жизни. Я понятия не имела, как выпутаться из ситуации, в которой оказалась. И пока это не было улажено, я находилась в очень подвешенном состоянии.
Я понятия не имела, что произойдет, когда мне в конце концов придется встретиться лицом к лицу со своими демонами.
Я понятия не имела, что это будет значить — признаться во всем Лазарусу.
Я взяла миску супа и села в гостиной, просматривая глазами страницы одной из книг Лазаря по АН, пытаясь найти какую-то скрытую мудрость, пытаясь найти силу в словах людей, которые прошли через это до меня.
Но я нашла мало утешения и много разочарования, поэтому я положила книгу обратно, поставила миску и вернулась в спальню, беспокойно переключая каналы по телевизору, пытаясь найти что-нибудь, что привлекло бы мое внимание и не давало мыслям напасть на меня всем сразу.
Но остановить их было невозможно.
И из всех них худшим было то, что Лазарус подумает обо мне, когда наконец узнает правду, когда увидит всю мою уродливость. Захочет ли он все еще засучить рукава и взяться за работу? Или он в конце концов решит, что я требую слишком много хлопот, что меня нужно разобрать, выпотрошить и перестроить заново?
При этой мысли суп, который, как теплый уют, поселился у меня в животе, перевернулся, и мне пришлось вскочить с кровати, и я едва успела вовремя.
То же самое было и на обед.
А потом ужин.
Вот что он сказал.
И я думаю, что это оказалось правдой.
Я натянула одеяло и забралась обратно в кровать, удивленная, возможно, больше, чем следовало бы, когда слезы защипали мне глаза, а затем потекли по щекам, прежде чем я смогла даже попытаться бороться с ними.
Как будто где-то глубоко внутри прорвало плотину.
И остановить это было невозможно. Никакого исправления повреждений.
Все это просто должно было вылиться наружу.
Так оно и было.
Подушка была достаточно влажной, чтобы мне пришлось перевернуть ее, когда мои опухшие от слез глаза оказались слишком тяжелыми, чтобы больше держаться открытыми, и я погрузилась в беспокойный сон.
——
Я не просыпалась медленно, дрейфуя к сознанию.
В одну секунду я была без сознания, а в следующую — полностью проснулась и уставилась в потолок Лазаруса, мое сердце немного сильно билось в груди, заставляя меня чувствовать его в горле, напоминая мне, что, хотя я могу не помнить свои сны, они все равно могут оказать влияние.
Я поднялась, чувствуя, как отяжелели мои конечности, боль усилилась либо потому, что я слишком хорошо это осознавала, либо из-за моей бездеятельности.
Кофе.
Мне нужно было около галлона кофе.
Может быть, доза кофеина поможет мне почувствовать себя более человечной.
— Так вот где ты пряталась.
Осколок льда глубоко вонзился в мое сердце, замораживая все хорошее, что там росло, напоминая мне, что для меня нигде не было безопасно.
Я обернулась так быстро, что комната на секунду закружилась, отчего моя рука хлопнула по столу, стеклянные солонка и перечница ударились друг о друга.