Читаем Латинский трилистник полностью

<p>2. Форма и дхарма (Введение в тему).</p>

Я определяю данный этюд как «введение в тему», раскрытие которой потребовало бы привлечения и проработки источников в количестве, пока что для меня неподъемном.

Забвение старых этимологий иногда оказывает плохую услугу компаративистике. Есть ряд случаев, когда сближения, популярные в Х1Х веке, оказались произвольно отброшены индоевропеистами первой половины ХХ в., так что к его концу некогда вполне прозрачные в глазах ученых лексемы индоевропейских языков начинают походя трактоваться как «неэтимологизируемые», давая поводы для «субстратных» или «адстратных» гаданий. А между тем перепроверка материала зачастую побуждает реабилитировать старые объяснения, хотя иногда на совершенно новом уровне семантической проработки.

Именно такой случай – лат fōrma, с долготой корневого гласного, восстанавливаемой по ряду надписей и по некоторым романским отражениям, вроде ст.-франц. fourme. В XIX в. Л.Мейер, В.Корсен, А.Ваничек, и Г.Курциус без колебаний видели в этом слове корень *dher- «держать, крепить, нести», предполагая точной параллелью к fōrma некое редкое образование из трудов санскритских грамматиков dhariman «образ»[8] [Corssen 1863:169-170; Vaniček 1874:77; Curtius 1879:257, со ссылкой на оставшуюся мне недоступной статью Л.Мейера от 1850г.]. Более известные древнеиндийские производные от того же корня dharma, вар. dharman, учитывались исключительно в значениях «долг, обряд, закон» и рассматривались как продукты иного смыслового развития, чем у forma - развития, якобы, общего с греч. θρησκεία «религиозное почитание» (сходно о dharma –[Boisacq 1923:349-350]).[9] Но в ХХ столетии это толкование лат. forma было радикально отвергнуто этимологами. А.Вальде и переиздавший его словарь Й.Хофман сочли эту идею ложной на странном основании семантической отдаленности лат. forma от таких рефлексов *dher- в латыни как firmus «прочный» и frētus «уверенный» [Walde-Hofman 1938:531]. Об руку с ними А.Эрну и А.Мейе полагают «наиболее соблазнительным» видеть в firmus точное соответствие к др.-инд. dharma (аномальный корневой вокализм firmus, где по латинским надписям к тому же окказионально прослеживается долгота, однако без романских подтверждений, они оправдывают ссылками на италийские диалектизмы вроде stircus или Mirqurios) [Ernout-Meillet 1979:237].[10] Для fōrma же они не видят твердой этимологии , однако, как и Вальде-Хофман, уделяют много внимания его созвучию с греч. μορφή. При этом возникают существенные трудности в плане консонантизма. Ибо в латыни при сопоставлении fōrma с μορφή приходится предполагать не обычную диссимиляцию m-m>f-m, как в соответствиях греч. μύρμηξ: лат. formica или греч. μόρμοι «пустые страхи» (Hes.): лат. formido, а какую-то беспрецедентную метатезу. Поэтому Э.Бенвенист, на которого ссылаются Эрну и Мейе, предложил им для fōrma ничем не подтверждаемый промежуточный прототип вроде *mōrma. Естественно, что при этом французскими авторами на сцену вызываются в качестве посредников между греческим и латынью «загадочные этруски», как бывает почти всегда, когда этимологам надо на кого-то списать неясные для них элементы в латинском [Ernout-Meillet 1979:247]В результате, слово forma не учитывается вообще в крупнейших индоевропейских этимологических словарях прошлого века – в доработанном и переизданном Ю.Покорным словаре Вальде, и далее, в словаре самого Покорного.

На этом фоне очевидна смелость В.Н.Топорова, который – в комментарии к труду Ф.И.Щербатского о слове dhárma – в числе иных индоевропейских продолжений основы *dher-m- помянул, наряду с лат. firmus и firmare, лит. dermė̃ «гармония, согласие, союз», также и лат. fōrma – последнее, правда, под вопросом («может быть») и без разъяснений семантического аспекта [Топоров 1988:367].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки