С такими вот загадочными пацанами я рос. И потом с ними плотно общаться приходилось. Регулярно. Жизнь так у меня сложилась.
В последнюю нашу встречу Витек загадку загадал, даже у Лёвы крыша съехала. А ведь ее у Лёвы отродясь не было. Он у нас – человек-кабриолет: крыша не предусмотрена заводом-изготовителем. Хорошо хоть Сава не слышал эту загадку. Он от Витькиной болтовни вечно в ступор впадал. Да я и сам обалдел, когда он выдал: «Смешали в одном стакане водку с водой и что испортили в итоге: воду, водку или стакан?» Еще и добавил, паразит: «Насчет испорченного воздуха отмазки не принимаются».
Не люблю я таких вопросов: чего бы ни ответил, все равно чувствуешь себя идиотом.
А ведь до четырнадцати мне тоже было все по барабану. Ни времени, ни желания заморачиваться философскими вопросами у меня не было. Типа: мое предназначение в этой жизни, или для чего встречаются двое? Понятное дело для чего! Это я и в восемь лет уже знал. Или объяснять кому-то надо? Тогда для неграмотных поясняю…
Ну встретились он и она, ну было у них подходящее настроение, а у нее еще подходящий день к тому же… ну и того… дали начало новой жизни. Желанной или не очень, а то и вовсе никому не нужной. Тут уж кому как повезет. Мне вот повезло – я родился. А многие так и не дожили до этого дня. Их извлекли раньше срока и по частям. Неприятное, надо сказать, зрелище и работа грязная. Может, поэтому я и не стал гинекологом. У хирурга тоже руки в тепле… и в крови по локоть, но все же больше возможностей сказать жизни «спасибо». (Такая вот философская заумь забредает в башку, когда пялишься на полную луну.) Я вряд ли когда вслух сознаюсь в таких душещипательных мыслях. Отнекиваться стану, если заподозрят. Не вяжутся они с моим имиджем. Не положено их иметь нормальному мужику. Другие мысли у него должны быть.
«В башке Серого одни бабы и бабки» – обо мне это сказано. Вернее, говорилось. А Серый – фамилие это мое. И спасибо матери за нее. Могло ведь и хуже быть. А как живется с дурацкой фамилией, я не понаслышке знаю. Трудно было там, где я обитал до начала половозрелого возраста. В дур… пардон, в детдоме таких лупили все кому не лень. Терпи, а жить хочешь – дерись. Вот и жил как мог. А после четырнадцати будто в сказку попал: чем дальше, тем смешнее. Вспомнила обо мне вдруг родительница. Замуж она опять вышла, и на сей раз за того, от кого меня родила. Бывают же совпадения! Вот папа с мамой подумали и решили вернуть мне «вырванные годы», искупить отсутствие внимания. Приехали, забрали. И окружили, так сказать, родительской любовью. Основательно так, чтоб из окружения не вырвался. Мне еще повезло, что в четырнадцать я к ним попал, а не в четыре – «залюбили» бы до смерти. Или до полной потери индивидуальности.
Смешно сказать, в школу меня возили и из школы. Да еще охрану приставили: «Чтобы деточку никто не обидел!», чтобы мама и папа за меня не боялись. Хотел сказать, мол, в той школе меня бояться надо, да вовремя сдержался. Меня уже тогда медицина интересовала, а «горячо любимый» папа обещался в институт пристроить. Ума-то у меня хватало, а вот с баблом туго было. Я ведь не абы кем хотел стать – хирургом, а это не самая дешевая специальность. И не для самых тупых.
Дураком меня мать не родила, спасибо ей за это. Умная была стерва. Самая умная и хитрая из тех, кого я знал. А еще чертовски красивая. Настолько, что ее стервозный характер муж терпел не один год. Потом маман находила следующую кормушку, пожирнее и, как всегда: «Прощай, дорогой, останемся друзьями». Так она и моему папаше лет через пять заявила. Но к тому времени он уже привык считать себя отцом гения и будущего хирурга. С большой буквы, понятное дело!
Лучшим студентом на курсе я был. А то и на всем потоке. Уже на третьем году латал Лёвиных пацанов. Пулю там вытащить или скобы наложить – это и зубной врач сможет. Если попросить как следует. Между баблом и пистолетом умный человек чего выбирает? То-то же. А я не идиотом родился. Скорее уж наоборот. Вот и приходилось дураком прикидываться. У кого весь ум в талант ушел. Гением от скальпеля меня считали. А я скромно молчал в тряпочку. Не болтать же, что практики у меня больше, чем у всего курса, да и практиковать я начал раньше, чем вторичные половые признаки проклюнулись.
Но солидный папа тоже не все может, если подставишься по полной программе. А меня угораздило в разборке засветиться. Скромной такой. Всего лишь со стрельбой и поножовщиной. Сначала зрителем, а потом действующим лицом. Почти главным. Из меня объект для анатомички хотели сделать, вот и пришлось возразить. Действием. А чего может хороший хирург с осколком стекла – словами трудно описать, это видеть надо. Или сразу переходить на латынь. Короче, когда все эти так называемые разбирательства закончились, мне пришлось выбирать между армией и тюрьмой.
В армии мне тоже работу по специальности предложили, вот я и отказался от тюрьмы. Конечно, работа полевого хирурга отличается от работы обычного, но азы я уже знал, а все остальное добрал на месте. Типа практика после ординатуры.