Largo

— Как это мило, Владимир Николаевич — воскликнула непритворно радостно Валентина Петровна, — что вы приехали меня встретить! Но, как вы узнали что я презжаю сегодня и с этим поездом?

— Добрые люди сообщили.

Валентина Петровна говорила и удивлялась, как спокоен и ровен был ее голос.

"Что же это" — думала она, — "или это Любовь научила меня так лгать? Любовь — это ложь?"

Ермократ позвал извозчиков. Валентина Петровна села с Таней, Ермократ поехал впереди с чемоданом и шляпной кордонкой. Портос не посмотрел на него. Он целовал ручку Валентины Петровны и она ему говорила что-то милое и ласковое, совсем обыденное, то, что сказала бы всякому другому, кто встретил бы ее и что так сухо звучало после тех удивительных слов, что были сказаны несколько минут тому назад в пустом коридоре вагона.

Извозчик тронул, и Портос скрылся на панели за чахлыми деревцами.

Опять Петербург. Он оглушил ее грохотом подвод, лязгом железа, стуком кидаемых с барок на Обводном канале дров, скрежетом трамваев, гудками автомобилей и мерным, куда-то вдаль уходящим, топотом безчисленных ног лошадей, несущихся по всему городу извозчиков, но он ей показался совсем другим, не тем, каким она его оставила. Узкий и темный Обводный канал, заставленный барками, грязный мост, пыльный Измайловский проспект со скучными вправо и влево уходящими улицами «рот», дворники в белых фартуках и черных картузах, поливающие из кишок улицу, радуга, играющая в косых лучах утреннего солнца на разбрызгиваемой воде, лотки с земляникой, кадки с огурцами у панелей, казармы с настежь раскрытыми окнами, где лежали маленькие солдаты армейской пехоты, пришедшей на смену Измайловцам, белый собор о пяти синих куполах с золотыми звездочками, колонна из турецких орудий — все это казалось ей новым, особенно красивым и милым.

Дома Марья целовала ее в «плечико» и говорила, что она приготовила к завтраку, Ди-ди визжала и длинными пальчиками с когтями царапала пуговки и канты на ее юбке.

— Ди-ди! успокойся… Ты так рада? Ну вот видишь — вот и я.

Собака прыгала, стараясь достать ее лицо и лизнуть свежую щеку. Кот Топи, распустив хвост панашом, терся о ее ноги. Левретка в ревности пыталась оттеснить его.

— Постой, Ди-ди… Дай же мне его приласкать.

Она, сопровождаемая извивавшейся и повизгивавшей от восторга собакой и котом, вошла в гостиную. Везде была чистота. Сквозь тюлевые занавеси был виден садик на дворе. Он разросся за ее отсутствие. Она посмотрела на рояль и Таня точно угадала ее мысли:

— Вчера настройщик был… Я вызывала, — сказала она.

— Спасибо, Таня.

Валентина Петровна положила розы на стол. Таня взяла их.

— Тамошние розы? — спросила она. — Какие авантажные.

Валентина Петровна вздрогнула и густо покраснела.

— Да, тамошние, — быстро сказала она.

— Куда ставить их прикажете, барыня?

— Поставьте в спальной около постели.

Она сняла шляпку и, вынув шпильку, поправляла ею перед зеркалом растрепанные волосы. Таня видела в зеркале ее усталое лицо с большими в темной синеве спокойными, счастливыми глазами.

— Устали, барыня?

— Да… ночь не спала… Душно было в вагоне.

— Да, такая жара… и там тоже жарко?

— Да, очень…

— Может, приляжете отдохнуть.

— Нет… Приготовьте мне ванну, я после чая возьму.

После ванны, в нарядном пеньюаре с лентами, с широкими рукавами, с распущенными сырыми волосами — она их мыла, — положенными на подшпиленное на спине полотенце она сидела за роялем, перелистывала ноты и играла то тот, то другой отрывок. Переволновавшаяся от встречи, уставшая Ди-ди лежала подле нее в кресле и спала, насторожив тонкое, большое ухо. Кот Топи развалился на столе между альбомами и спустил к полу мохнатый хвост. Он поглядывал на хозяйку прищуренными зелеными глазами и точно говорил: " я-то все знаю, но никому не скажу".

Небрежно, одною рукою, Валентина Петровна стала наигрывать вальс «Березку». Милый старый вальс! Улыбнулась сконфуженнной улыбкой, потупила глаза, перелистала ноты и стала, серьезно насупившись, играть "Largo".

Разум ей говорил, что она преступница. Как, какими глазами она встретит сегодня вечером Якова Кронидовича? Что будет ему говорить? А если будет то?.. Разум искал выхода из создавшегося положения и не находил. Там, где-то в глубине души с возмущением повторялась фраза, точно на век отпечатавшаяся в мозгу: "Кирочная 88, под воротами направо…. Отдельный ход… Только к нам".

Разум возмущался: "к нам"!.. И это будет! Пройти придется и через это, если она действительно любит Портоса… А сердце билось спокойно и была какая-то сладкая истома во всем теле. Хотелось спать. Мысли путались, не давали они говорить разуму его жесткие, колючие слова… Забыла, что играет… сбилась… Остановилась… сладко зевнула… Долго звенела под черной полированной крышкой потревоженная клавишей струна. Валентина Петровна бросила играть. Опустившись на ковер на колени, она тихо ласкала собаку и разглаживала пальцами тонкое шелковистое ухо. Собака во сне ласково ворчала.