Ларец соблазнов Хамиды

Тронный зал, в который братья предпочитали без крайней нужды не входить, был сейчас погружен во тьму. Шаги по бесценному мрамору отдавались многократным эхом. Но это был единственный звук, который пытался рассеять безнадежную тишину.

– Отец… – Руас привычно преклонил колено у трона.

– Встань, сын. В последний раз ты входишь сюда, равно как в последний раз я называю тебя своим сыном, ибо в тот миг, когда ты поднял руку на брата, лишился я обоих сыновей. Из-за собственной глупости и самонадеянности. Однако лишился я также и наследника… Ибо младшему, Асуру, некогда я решил передать трон. Да, тебе не стоит удивляться, Руас. Тебе же была уготована иная участь – в чем-то более важная, пусть и не имеющая столь пышного титула. Именно тебя я должен был назвать хранителем знаний и традиций нашего мира – мира колдовского и мира человеческого.

Руас непонимающе уставился на отца. Хранителем традиций? Всего-то? При его обширных умениях и не менее обширных знаниях? Однако, все взвесив, юноша согласился с решением отца… Да, подобный выбор был, несомненно, разумнее: брат, импульсивный и временами слишком решительный, иногда даже скорый на расправу, куда более подходил на роль правителя. Хотя бы потому, что не боялся принимать решения. Не боялся действовать, пусть и в ущерб чьим-то желаниям.

А вот он, Руас, не делал ни одного решительного шага, не принимал ни одного сколько-нибудь важного решения, не посоветовавшись с десятком мудрых книг, не взвесив по сто раз все «за» и «против», не отложив до утра самый миг принятия решения.

«О, если бы я хоть иногда слушался не доводов разума, а велений души! Быть может, тогда прекрасная Хафиза была бы моей, была бы женой принца – и никакому наглецу не пришло бы в голову соблазнять ее или выставлять передо мной коварной изменницей…»

Да, из него вышел бы отличный хранитель традиций. Если бы ревность не смогла найти дорогу к его сердцу…

«Отец, оказывается, отлично меня знал. Куда лучше, чем я сам», – с недоумением подумал Руас. Тем более бесполезно объяснять, что произошло на самом деле. Что он почувствовал, когда услышал от брата слова о любимой…

И в то же время отец, похоже, совсем его не знает. Если уж решил изгнать из своего мира, из своей жизни… Изгнать. Именно в тот миг, когда его старший сын (пусть и всего на пару минут старший) наконец сделал все, чтобы со временем на трон взошел самый достойный. О нет, единственно достойный. Не импульсивный, не лживый, но мудрый, сосредоточенный…

Остается лишь посмеяться над собой, пусть и горько. Он наказан, он уязвлен и разочарован, но не из-за грядущей потери титула, а из-за потери отцовского уважения. Уважения, которое, оказывается, питал к нему отец.

С легкой улыбкой Руас поднялся с колен, небрежно поклонился и повернулся к выходу из зала. Пусть отец желал сказать еще что-то… Однако теперь в его словах не было никакого смысла – самое главное уже прозвучало. Узнать же, как именно ему будет приказано покинуть родину, можно и позже: из дворцовых сплетен. Или из строк указа, уже скрепленного Большой печатью.

Однако Руас успел сделать всего несколько шагов – сухой смешок заставил его повернуться.

– Да, ты именно таков, каким я тебя и видел: самолюбив, сух, сдержан. Ты бы стал идеальным Хранителем. И лучшим советчиком импульсивному и порывистому брату.

– Должно быть… – Руас смог лишь пожать плечами. – Однако теперь об этом можно не вспоминать.

– Но все же не для пустых сожалений я позвал тебя, юноша…

«Уже не «сын»… Теперь я для него лишь юноша, один из многих безликих юношей огромного мира…»

– Но для того, чтобы рассказать, что я был вынужден сотворить после твоего деяния… Давать самому деянию оценку я не намерен. Однако посчитал нужным сделать некоторые шаги для того, чтобы обезопасить жизни двух глупцов, которых некогда произвел на свет.

– Обезопасить? – Руас изумленно взглянул на отца.

– Да. Ибо сколь бы сильным колдуном ты ни стал, всех последствий деяния все равно еще не видишь.

– Последствий? – Руас все равно ничего не мог понять, как ни пытался.

– Конечно, – царь кивнул. Только сейчас юноша обратил внимание, как прямо сидит отец, как судорожно сжимает он подлокотники кресла, как цедит слова.

Руасу показалось, что невероятная боль терзает изнутри мудрого Варди ар-Ракса. Быть может, так оно и было – хотя боль терзала разум отца, а не его плоть.

Царь молчал: он взвешивал каждое слово, пытался понять, с чего же начать. Да, сейчас уже можно было называть вещи своими именами – он успел защитить обоих сыновей, пусть даже ценой отказа от них. Теперь они будут жить… Жить оба, и при этом не смогут нанести друг другу урона. Никогда и никакого. Больше ни одного сражения между ними не произойдет. Ибо если Асуру и суждено будет когда-нибудь покинуть каменные стены своего узилища, то Руасу придется тотчас же занять его место. А если Руас пожелает позабавиться с узником, то сделать этого не сможет, ибо не сможет преодолеть преграды, сооруженные им, магом Варди ар-Раксом.

Руас поднял на отца глаза. Молчание его уже не просто озадачивало, оно его по-настоящему пугало: