Ларец Пандоры (СИ)

Инспектор сложил руки на животе внушительных размеров, посмотрел своими маленькими хищными глазами на Бернарда.

— Что вам известно об обстоятельствах, предшествовавших гибели вашего отца? — задал инспектор первый вопрос.

— Не совсем понимаю, что вы хотите услышать, — нахмурился Бернард.

— Расскажите, чем вы занимались вчера, — переформулировал Уотсон.

— В последнее время я в разъездах, редко бываю в имении. Мой отец… он консервативен… был консервативен, — поправился Бернард. — Он не одобрял мой образ жизни, казавшийся ему несвойственным английскому аристократу. Ради него я каждое лето приезжал сюда, в имение. В этом году сразу по приезде я понял, что обстановка накалилась. Фелиция и отец не разговаривали, обычно приветливый и мягкий Якоб вместо ответа бурчал себе под нос и не хотел толком рассказать, в чём дело. Моему возвращению явно не были рады. Поэтому я принял решение уехать пораньше и весь вчерашней день посвятил приготовлениям.

— Куда вы планировали направиться?

— На этот раз в Китай. Давно мечтаю ближе познакомиться с культурой народов востока.

— И давно вы интересуетесь дикарями?

— Я не стал бы так называть китайцев. Меня всегда интересовала история и культура самобытных народов.

— И где вы уже успели побывать?

— Я ездил в Австралию, планировал поездки в…

— Вам известна причина холодного отношения к вам брата и мачехи? — нетерпеливо перебил Бернарда инспектор.

— Признаться по правде, кое-что я выяснил. Разногласия в семье возникли, когда отец привез из Германии безделушку — шкатулку — о которой по его словам сложили множество небылиц. Рассказывали, будто её привезли из Южной Америки почти пятьдесят лет назад. История шкатулки якобы насчитывала столетия, если не тысячелетия, а члены экспедиции, сумевшие отыскать её в горной долине Анд, вскоре либо погибли, либо без вести пропали. Болтали о проклятье шкатулки, о тайнах, которые сокрыли древние мудрецы, некогда населявшие тот континент. Вы понимаете, безобидная вещица обросла немыслимыми легендами. А отец, как бы сказать, он был мистиком. Не то, чтобы он верил в эти глупости, но хотел приобщиться к, как ему казалось, тайне, доставшейся от древних. Может быть, он надеялся отыскать какие-то доказательства легенд, я точно не знаю.

— Вы отвлеклись, — снова перебил его явно заскучавший Уотсон. — Я попросил рассказать вас о взаимоотношениях внутри семьи, а не о шкатулке.

— В самом деле, простите. Я как раз собирался к этому перейти. — Бернард тяжело вздохнул, собрался с мыслями продолжил. — Мой брат чем-то походил на отца: такой же наивный, доверчивый мечтатель. Только в характере Якоба отцовские черты проступили даже ярче. Брат не способен был мыслить критически, он буквально воспринял все эти истории о шкатулке. Он поверил в них, всем сердцем поверил. Я видел, как он стоял напротив шкафа, в котором отец хранил её, и просто смотрел. Он мог заниматься этим часами. Я всерьез переживал за брата, и беспокойство моё возросло, когда он перестал ладить с отцом. Якоб словно обезумел, потребовал сжечь шкатулку, избавиться и от неё, и от тех бумаг, которые отец собирал по всей Германии.

— Какие ещё бумаги?

— Это отдельная история, инспектор. Мой отец, как и Якоб, стал одержим этой вещью. Поэтому он искал любые упоминания о ней в исторических документах. Однажды отцу показалось, что он напал на её след. Будто бы в архивах одного немецкого барона сохранилось подробное описание шкатулки. Барон этот был загадочным человеком, пользовался дурной славой. Одним словом, представлял собой кого-то вроде Фауста одиннадцатого века. Чернокнижник, алхимик, маг — чёрт его разберёт. Но свои записи он шифровал. Отец был уверен, что раскроет «тайну» шкатулки, если он соберёт бумаги этого колдуна и сумеет их прочитать. Надо признать, его поиски оказались небезуспешными. Каким-то чудом ему удавалось находить отрывки из записей немецкого барона. Вот их-то Якоб и требовал уничтожить вместе с шкатулкой.

— Не обидитесь, если я задам вам откровенный вопрос? — спросил Уотсон, сняв ладони с живота и спрятав их в карманах пиджака.

— Спрашивайте, — разрешил Бернард.

— Вы не считаете, что ваши отец и брат, — инспектор замялся, — страдали своеобразным душевным расстройством.

— Хотите знать, считал ли я их сумасшедшими? Нет. Отец был здоров, просто одержим идеей. С Якобом сложнее, он по сегодняшний день находится на грани помешательства. Я пытался убедить его поговорить с врачом, но ничего не вышло. Якоб упрямился.

— Ну а как насчет вашей мачехи? Вы упомянули о том, что она не разговаривала с вашим отцом.