Ларец Пандоры (СИ)

Прохоров не на шутку перепугался, стал оглядываться по сторонам. Если это разбойники, он не успеет подняться наверх за ружьем. Платон посмотрел на землю, схватил первый попавшийся камень и, почувствовав себя увереннее, решился заговорить с оборванцем.

- Мил человек! - окликнул Прохоров азиата на русском. Оборванец ничего не поймёт, но хотя бы заметит присутствие постороннего.

Незнакомец поднял голову, посмотрел на Прохорова. Платон скривился от отвращения: лицо оборванца изуродовано язвами, лоб расцарапан, под носом запеклась кровь. Когда незнакомец открыл рот, чтобы заговорить, Прохоров увидел лишь гладкие дёсны. Очевидно, оборванец лишился зубов много лет назад.

Сначала азиат щебетал по-птичьи, но потом упрямо повторял какое-то слово на английском. Платон поверхностно знал этот язык, но, в конце концов, сумел разобрать бормотание человека.

- Пить, - просил оборванец. Прохоров выкинул камень в сторону и хотел уйти, но, бросив ещё один взгляд в сторону умирающего азиата, передумал. Платон подтащил незнакомца к ручью, обрызгал лицо азиата холодной водой, напоил из своих рук. Оборванец стал дышать свободнее, перевернулся на спину, нашёл в себе силы приподняться на локтях и сесть, продолжая опираться на левую руку. Он посмотрел на Прохорова, отпустил мешок и стукнул ладонью правой руки себя в грудь.

- Линь, - сказал оборванец. - Помоги, - добавил он.

- Ты, наверное, китаец или вьетнамец, - заключил Прохоров на французском. - Понимаешь меня сейчас?

Линь хлопал глазами, ничего не говорил.

"Значит не вьетнамец", - с горечью подумал Прохоров.

- Не, брат, - Прохоров вернулся к русскому. - Каши мы с тобой не сварим.

Платон брезгливо помыл руки в ручье, поднял бурдюк, взвалил его себе на плечи, стал подниматься вверх.

- Помоги! - донёсся слабый голос из-за спины. Прохоров обернулся. Азиат тянулся дрожащей рукой к Платону. В этом жесте ощущалось столько отчаяния, страдания, боли, что даже самый бесстрастный человек не смог бы остаться равнодушен. Платон испугался зародившейся в душе жалости и торопливо отвернулся. Не хватало ему умирающего попутчика.

- Помоги, - снова попросил незнакомец, но Прохоров сделал вид, что не слышит. Платон втащил бурдюк наверх, бросил его в телегу и замер. Он посмотрел в овраг, перед глазами стоял тянувший к нему руку оборванец.

"Брось его там! - подумал Прохоров. - Этот бродяга чем-то болеет. Твоя жалость не доведёт тебя до добра!"

Всё-таки Платон не выдержал. Сжав кулаки и выругавшись на себя за мягкость, он спустился вниз. Азиат уже растянулся на спине и смотрел в небо, видимо, дожидаясь неминуемой смерти. Платон подошёл к оборванцу, поборол брезгливость и поднял его с земли. Линь почти ничего не весил, и нести его вверх было гораздо легче, чем полный бурдюк. Прохоров отметил, что кистью правой руки азиат продолжает настырно сжимать свой мешок.

Поднявшись к дороге, Платон усадил Линя в телегу, залез в мешок со своими запасами, достал оттуда немного сала, хлеб, большой огурец, соль, стакан и бутыль самогона.

- Угощайся, - предложил Прохоров, сопроводив свои слова жестом: словно он сжимает в руке ложку и опускает её себе в рот. Китаец быстро сообразил, что имеет в виду Прохоров, отломил себе хлеба, понюхал его и только после этого положил в рот. Линь не жевал ломоть, а скорее обсасывал. Сначала Платон удивился, но потом вспомнил, что у китайца нет зубов. Прохоров с сомнением посмотрел на огурец и сало, тем не менее, не стал их пока прятать. Он налил самогона в стакан, протянул его Линю. Китаец кивнул в знак признательности. Он взял стакан и за раз опрокинул в себя всё его содержимое, снова потянулся к хлебу. На этот раз ломоть был крупнее. После в ход пошла мякоть сала. Наконец, выпив еще один стакан самогона, Линь поднял руки, выставив впереди себя раскрытые ладони, несколько раз провёл ими вперед-назад, словно пытаясь оттолкнуться от невидимого предмета.

- Наелся? - спросил Прохоров, собирая еду. Линь повторил свой жест.

- На здоровье, - добавил Прохоров.

Платон достал куцее одеяло, протянул его китайцу. Тот кивнул, свернулся калачиком в углу повозки, укрылся им и, по всей видимости, собирался спать. Прохоров вздохнул, покачал головой, залез на повозку, позабыв о своём намерении идти пешком, и пустил яка вперёд.

К вечеру спуск остался позади, дорога тянулась по равнине. Максимум два дня пути и Прохоров выберется к торговому тракту. Платон посмотрел на небо: ветер разогнал тучи, сквозь перистые облака можно было различить прятавшееся за горами солнце. Стало холоднее. Прохоров обернулся. Его пассажир уже не спал. Линь сидел и оживлённо смотрел по сторонам. Взгляд азиата не понравился Платону - пронзительный и подозрительный.

Когда стало смеркаться, Прохоров остановил яка, решив сделать привал. Линь встал с места, стал размахивать руками и качать головой.

- Нет! - просил он.

- Привал, - Прохоров сложил ладони вместе и прижал их к правому уху.

- Нет! - настаивал китаец.