Во второй половине дня к таверне, над дверью которой красовалась вывеска с тремя коронами, подъехал всадник на неказистой сивой кобыле. Сам всадник был под стать этому невзрачному животному – сутулый, невысокого роста, в грязном и поношенном монашеском плаще с опущенным на лицо капюшоном. Путник спешился перед таверной и, поскольку к нему никто не подошел, самолично привязал свою лошадь к коновязи и вошел в таверну.
Толстый кабатчик, увидев его, недовольно скривился и проговорил:
– Мы не подаем милостыню, святой отец. Год был неурожайный, и мы сами едва сводим концы с концами.
Сутулый монах подошел к нему, сверкнул глазами из-под капюшона и прошипел:
– На ш-ш-то мне твоя милостыня? Я, с-с-слава Вс-севыш-шнему, сам могу за себя заплатить!
Бросив на стол перед хозяином таверны монету, он продолжил:
– Вели накормить мою кобылу, да и мне подай какой-нито еды.
– Слушаюсь, добрый господин! – Кабатчик смахнул монету к себе в карман и бросился было на кухню, но странный гость схватил его за плечо неожиданно сильной рукой:
– Пос-стой, мош-шенник! Прежде чем уйдеш-шь, скажи, где твой гос-сть?
– Какой гость? – испуганно пролепетал кабатчик. – О ком вы говорите, добрый господин?
– Ты отлично знаеш-шь, о ком я говорю! О том рыцаре в черном, о том, который приехал на гнедом коне с серебряной уздечкой…
– Я никого сегодня не видел, добрый господин! Никого, кто бы напоминал того, о ком вы говорите!
Монах встряхнул кабатчика:
– Я вовсе не добрый господин, и ты это скоро узнаешь! Говори, куда уехал тот человек?
– Я ничего не знаю! – заверещал кабатчик. – Жан! Гастон! Бертран!
В дверях таверны появились трое рослых крестьян. Один из них держал в руках дубину.
Монах повернулся к двери и сбросил капюшон, открыв лицо, обезображенное страшными язвами. На этом лице два глубоко посаженных глаза горели, как два угля.
Крестьяне попятились, испуганно крестясь.
– Сатана! – пролепетал один из них, и все трое сбежали, оставив хозяина один на один со страшным незнакомцем.
– Пос-следний раз спраш-шиваю, куда он поехал?
– Он уехал по той тропе, что уходит на восток, мимо кладбища! – испуганно проговорил кабатчик. – Я слышал, как он сказал, что заночует в Фенеллоне…
– Давно бы так! – Монах разжал руку, выпустил кабатчика и добавил: – Лучше быть живой мышью, чем мертвым львом!
Анна поднялась по лестнице мимо вахтера и вошла в большой зал библиотеки.
Зал был заставлен ровными рядами столов с одинаковыми зелеными лампами. За этими столами тихо сидели немолодые мужчины и женщины. В зале царила торжественная музейная тишина, нарушаемая только шелестом страниц.
За стойкой в конце зала расположилась бледненькая невзрачная женщина лет сорока, в очках, с собранными в пучок рыжеватыми волосами. Анна подошла к ней и положила локти на столешницу.