Ларец

– Во всяком случае, Дуня-то иначе решила. Татарва леса не любит, вот и стали они так, чтобы все подступы издалека видать. Сами спят, а часовые стоят кругом. Дуняша-то и сообрази: под водою мимо них проплыть, так внутрь круга попадешь, где дозорных нету. С лесистого берега в воду нырнула, да подплыла к пустому. А монголы сидят пируют, спать не хотят. Радуются, что скоро Белую Крепость разграбят. Девочка затаилась за камнем, ждала, покуда они конину из котлов лопали да пьяное молоко хлебали. Долго ждала, а стоял ранний май, хотя реки здешние и летом холодные. Наконец монголы наелись да захрапели. Тогда Дуня из воды вылезла, да главного их царя ножиком своим заколола в самое сердце.

– Ай, молодец! – завистливо восхитилась Катя. – А уплыть-то успела?

– Успела. Татарва в приметы страх как верит, она знала. Решили они, что поход неудачен будет, коли так начался. Вот и повернули восвояси.

– Молодец! – согласилась и Нелли.

– Вот только не знали они тогда, Арина с Настасьей, маленьким это не любят рассказывать… – Параша помолчала. – Дуня через неделю умерла.

– Как умерла?

– Так и умерла. Застудилась насмерть. Так и не смогли ее выходить. …Напротив церкви тянулось длинное невысокое здание, стоявшее наособицу.

– Сия пустота – почетнейшее окружение здесь. Содержимое сей скорлупы должно быть уберегаемо от пожаров.

Уходящие под потолок ряды тисненых переплетов потрясли воображение Нелли и Роскофа, оставя, впрочем, вполне равнодушными Катю и Парашу.

– Какая вифлиофика! Да здесь тысячи волюмов! – Роскоф осекся, заметивши, что в зале есть люди. Молодой светловолосый монах стоял на верхних ступеньках лесенки, углубившись в раскрытую латинскую книгу так, что забыл сойти с нею за стол. За длинным же этим столом сидел высокий седобородый мужик в вязанной из грубой шерсти рубахе и меховом жилете.

– Княсь Андрей Львович! – радостно окликнул его отец Модест.

Мужик поднялся с радушною улыбкою, откладывая то, что читал: французской новостной листок.

– Прошлогодний, друг мой, за октябрь, – обернулся он к сделавшему стойку Роскофу. – Вести неотложные мы получаем голубиною почтой и иными путями, издания же регулярные добираются до сих пределов долго. Я наслышан уже о Вас и душевно рад знакомству.

Роскоф раскланялся.

– А сей отрок и есть Елена Сабурова, – князь положил руку на голову Нелли: рука была тяжелой, много тяжелей, чем, к примеру, рука Кириллы Иваныча. Но светлые глаза его под высокими бровями смотрели так цепко, словно и Нелли была новостным листком, который ему не слишком трудно было прочесть. – Обременительно, пожалуй, рисовать генеалогическое древо: для простоты я стану, коли ты не против, звать тебя племянницею.

– Благословите, отче, – снизошедший от латинских книг монах сложил ладони. – Едва ль Вы помните меня, когда Вы принимали сан, я был служкою.

– Отчего же не помню, – улыбнулся отец Модест, благословляя. – Единственно, не знаю теперешнего имени.

– Ныне я брат Сергий.

– А сие чей портрет? – перебила Нелли, оглядывавшая залу. Портрет, обративший на себя ее внимание, и вправду был примечателен. Виси он в храме, приняла бы за икону. Первое, Нелли никогда не видала, чтобы портреты писались не на холсте, а на подогнанных досках. И еще что-то в изображении пожилого бородатого мужчины напоминало икону. Быть может, то, что предметы – книги и чернильница рядом с ним на столе, на коий он опирался рукою, были странно выворочены, как не бывает в жизни. Одет мужчина был в темно-зеленый плащ, отороченный мехом, на груди его висело на крупной цепи какое-то украшение. Одеяние на потемневшей картине легче было разглядеть, чем лицо. Казалось, изображенный стоял в сумерках, так потемнели краски. Но, приглядевшись в этой темноте, можно было различить высокое чело, брови вразлет над светлыми глазами и вытянутый тонкий нос. На кого-то лицо это было похоже из знакомых.

– Больше других из нынешних похож на него княсь Андрей, – улыбнулся Нелли инок.

Теперь Нелли и сама видела сходство князя с портретом.

– Но кто он между тем?

– Ах да, откуда ж тебе знать, – брат Сергий рассмеялся. – Царевич Георгий.

– Сие, я понимаю, прижизненное изображение? – спросил Роскоф.

– Тем и ценно, не живописью же.

Филипп вглядывался с немалым интересом, меж тем как отец Модест и князь чуть отошли от других.

– С утра отправил я двоих допытчиков в Омск, но когда еще там будут, – хмурясь, негромко говорил отцу Модесту князь. – Боюсь, что прав ты в своих опасениях.

– Далеко же тянулась за беднягою сия рука.

– Россия все ближе к нам, но вместе с нею ближе ее болезни, – отвечал князь Андрей Львович. – Ну да успеется о том. Брате Сергий, чую я, заработались мы с тобою до беды!

– Ох, незадача! – Инок хлопнул себя ладонью по лбу и проворно метнулся к небольшой печи, топившейся в конце залы. – Ан нет, не прозевали покуда!