Лапсердак

Водитель выжил и, более того, ругался, но ругался фаталистично, без страсти. Петербуржец глянул на Санька (что выяснилось по татуировкам на его костяшках пальцев) – возможную альтернативу своему, возможно, лучшему в жизни времяпрепровождению и взгрустнул. Шел легкий дождик, влажная макулатура намоталась на колеса чемоданчика, милосердно оставленного, Леха двинул, не обращая внимания на спутника. Санек почувствовал недовольство Петербуржца и крикнул ему: «Друг, это особенное место, в соответствии с установленным здесь миропорядком ты можешь либо остаться со мной и продавать хлеб, либо на свой страх и риск идти к горам, но вернуться тогда будет невозможно.» Леха собирался остаться, но привычка с раннего детства в минуту раздумий смотреть вниз его выручила: ведь внизу бывают шнурки, и шнурки бывают развязанными, а Леха терпеть не мог развязанные шнурки, поэтому, когда он застал свои первоклассные разноцветные шнурки развязанными и к тому же испачканными, последовал резкий наклон, повлекший смену кровообращения. Вернувшись в вертикальное положение другим человеком, петербуржец рёк: «Я пошел, Саня.»

Эпизод 6

Не один мотель был преодолен им на пути. Спустя некоторое время стали видны вершины гор, до этого он только слышал о них, теперь же шел к ним и мог видеть их недалеко от себя. Лик его покрылся растительностью, однако светился новой радостью, отличной от радости приобретения новых кроссовок или понижения процентной ставки по ипотеке. Фуникулеры поскрипывали, подобаючи фуникулерам в их летах. Многие лишали себя удовольствия прокатиться и предпочитали восхождение собственными силами. Семьи дремали в шалашах. Их автомобили паслись у подножья. Кабина наполнялась кучевыми облаками, а по мере приближения к небесному своду Леха ощущал вкус грядущего тридцатилетия – терпкий и кисловатый. Те, кто знали Петербуржца, говорили, что этот вкус следовал за ним до самого конца.

Не успел Леха ступить на земную твердь, как разряженный воздух наполнил его легкие. Чемоданчик слегка потрепанный катился рядом.

Эпизод 7

Солнце скрывалось, а с ним продавцы кукурузы и китайских сувениров сменялись фиглярами, бретерами, юродивыми и выпускниками философских факультетов. Трактиры были переполнены. Один под сомнительным (c маркетинговой точки зрения) названием «У Гуся» стоял на холмике. По обшарпанным стенам его висели чучела неведомых животных да фотокарточки странников, за столами играли в бисер, а у барной стойки толпились охотники и юнцы, никогда не брившие бороды. Знаменитый зуб, с запущенной стадией кариеса, по легенде принадлежавший пятиметровому йети, стоял за стеклом. За одним столом сидел Леха, пил теплое молоко и своими глубокопосаженными глазами наблюдал нравы. За следующим столиком парубки и девушки балагурили, уплетая местные яства. Помещение наполняли лишь звуки зычных голосов, заглушавших кряхтение древних деревьев за окном. Вдруг местный шаман в шкуре медведя вышиб ногой дверь. Специально обученные человеки подняли ее и прибили досками к стене, выдворяя вьюгу. Шаман подошел к высокому столику, уединенному в темном углу, (предварительно попросив ковш кипятка у бара) достал шишки, иглы дикобраза, апельсиновые корки, пузырек с странным содержимым, смешал и, взяв сосуд, принялся расхаживать по зале, украдкой всучивая пойло посетителям. Когда Леха воззрился на шамана. А это бизнес-тренер из его юности мятежной. Он рванулся к нему, но скамейка с деревянной перекладиной с закинутыми за нее цельнокроеными ботинками, не поддалась, и голова его резко опустилась на стол.

Эпизод 8

Табуретки, они же в бывшем туи, лежали вверх ногами. Итальянец крупногабаритный, ростом в сто пятьдесят сантиметров возил швабру с дредами серого цвета по паркету, местами вздутому. Завершив уборку, дед макнул кусочек хлебушка в оливковое масло, пригубил домашнего вина из неприкосновенного запаса, накинул шарф своей прапрабабушки, набил трубку из пенки, похлопал по плечу дремлющего в эпицентре табуреткового леса Петербуржца и посеменил к выходу.

Эпизод 9