Лампочка

– Не трогайте меня! – взвизгнула Тамара и заслонилась сумкой с книгами – как щитом. Держать этакую тяжесть на весу было трудно, струйки дождя стекали по щекам. «Господи!» – на автомате выдохнула она и тут же вспомнила: там, вверху, только дождь.

А тот, огромный, уже подобрался сзади, обхватил левой рукой за плечи, заглянул в освещённое оранжевым фонарём лицо.

Протянулась бесконечная секунда.

– Да у неё ж морда шитая, – разочарованно протянул он с кавказским акценом. – Димон, ты ошибся, дорогой. Это не красавица. Совсем не красавица, да.

Рука соскользнула с её плеча.

– Ну, извини. Вот тебе за беспокойство. – И, сунув ей что-то в левую руку, нырнул в салон, хлопнул дверцей. Взревел мотор – и вот уже «вольво», игнорируя кровавый глаз светофора, умчался дальше. Серый волк на ночной охоте.

Сердце колотилось так, будто у неё внутри гвозди забивали.

Она поднесла к глазам левую руку с зажатой в пальцах бумажкой. Равнодушные глаза американского президента. Десятка.

Поначалу хотела бросить прямо здесь, но пересилила себя, дошла до перекрёстка, до урны. Это тоже папино… что фантики, что обертки от мороженого – или в урну, или, если некуда, то в мешочек и с собой…

Сил хватило только на то, чтобы раздеться, завести на семь будильник и нырнуть в постель. Какой там ужин? Какое там мытьё посуды? Виски ломило, перед глазами скакали радужные пятна, звенело в ушах – точно миллион кузнечиков в июне, на лугу.

И она действительно шла по лугу, среди огромных, в человеческую голову, ядовито-жёлтых цветов – пока не выяснилось, что ступает не по земле, а по тонкому-тонкому льду. Не успела удивиться – откуда лёд в июне, как он уже треснул, и она полетела вниз, больно стукаясь коленками не то о какие-то железные скобы, не то о кирпичи…

Удивительно, с такой высоты – и не разбилась. Просто шлёпнулась на груду каких-то ветхих тряпок, сломанных игрушек с выпирающими пружинками, исписанных до последней страницы тетрадей по русскому.

Здесь не было ни окон, ни ламп – но почему-то она всё видела. Себя – сопливую шестилетнюю девчушку, выщербленные стены подвала в расплывшихся потёках, грязный бетонный пол. Потолка не заметила – стены, поднимаясь на невообразимую высоту, таяли во тьме. Где-то капала вода.

Чем больше она на это смотрела, тем страшнее становилось. Она бы заплакала, но почему-то не получалось.

Потом у неё пресеклось дыхание – ведь появились крысы. Чёрные, здоровенные, едва ли не с кошку. Такие, о каких читала в «Волшебнике Изумрудного города». «Я посажу тебя в подвал, – сказала Бастинда, – и огромные чёрные крысы оставят от тебя лишь кости».

Но этим явно было нужно что-то другое. Они обступили Тамару кругом, их усы шевелились, мордочки вытянулись вверх, а крохотные бусинки глаз излучали красноватый свет. Почему-то она знала, что они в прекрасном настроении, они довольны – и вместе с тем их жжёт изнутри какой-то древний неутолимый голод. Тамара пыталась зажмуриться, но этого тоже было нельзя, приходилось смотреть.

И тогда она поняла, что быть съеденной – это ещё не самое страшное. Вот так смотреть глаза в глаза – куда страшнее. А уж тем более знать, что это будет продолжаться всегда…

– Мама! – она думала, что закричала, но на самом деле только прошептала неподвижными, как после заморозки, губами. – Мама! Папа!

Он медленно спускался по винтовой лестнице с высокими ступенями. Такой же, как всегда, но в белом халате, в котором она его видела только в больнице. Щёки гладко выбриты, в левой руке – сумка с Ленкиными книгами.

– Папа! – она рванулась к нему, прямо через кольцо крыс. И те отпрянули, недовольно пища.

– А ну пошли вон! – сказал он негромко, но с такой огненной силой, что крысы заметались, а потом вдруг непонятно куда делись. Миг – и больше их нет. Вот так же было, когда в седьмом классе её травили одноклассники. Обступили вечером во дворе… и тут появился папа. «Пошли вон!»…

– Папа! – она обхватила его за плечи, прижалась к нему – живому и тёплому.

И тут же всё вспомнила.

– Но ты же! Ты же… – в горле царапались несказанные слова.

– Ну да, Томка. Да… Вот видишь, как интересно получилось…

– Ты… Ты оттуда? – кивнула она подбородком вверх.

– Ага.

– И что? Что там?

– Меня там лечат, – вздохнул он. – Это, знаешь ли, долгое дело…

– Лечат? Но там… там же у тебя нет тела.

– Там другое лечат… Ты не волнуйся… Вот, возьми, – он протянул ей сумку с книгами. – Пригодятся.

Потом медленно оглядел подвал.

– Нехорошее место, – сказал он тихо. – Пойдём отсюда, Томка.

Поднял на вытянутых руках, посадил себе на плечи, как давным-давно. И пошёл вверх, высоко поднимая ноги.

С каждым его шагом становилось всё светлее и светлее. Давно уже растаял в этом бело-розовом свете крысиный подвал, они поднимались по высоченным ступеням – их было бесконечно много, и всякий раз ей думалось, что нельзя уже выше, не бывает ярче – но выяснялось, что можно, что бывает. Свет, казалось, был соткан из молний. Вот чудо, удивилась она, молнии есть, а грома нет.

А потом вспыхнуло так, что она вскрикнула и открыла глаза.