Ламетри

Яркое изображение власти тела над духом, насмешки над притязаниями освободить дух от этой зависимости, которые Ламетри находит у Монтеня, приводят его в восторг. Если мозг («душа») имеет какую-то власть над телом, то она весьма ограниченна. Власть же внешних обстоятельств и самого нашего тела над мозгом («душой») и всеми его желаниями безгранична. Ведь когда нам чего-то хочется, мы даже не знаем, какое состояние мозга породило это желание и какие действия внешних тел и нашего тела вызвали данное состояние мозга. Но несомненно, все наши желания порождаются «внутренними состояниями мозга, которые действуют на волю, тайно приводят ее в движение, известным образом определяя ее» (2, 116). Когда человек решает пойти по одной дороге, отказавшись от другой, его заставляют принять это решение процессы, происходящие в его мозге, под влиянием воздействий, полученных извне или изнутри его тела. А ему кажется, что он сам свободно сделал выбор. «Все наши свободные действия таковы. Неизбежная предопределенность влечет нас, а мы не хотим признать себя рабами» (там же, 290), каковыми мы в действительности являемся.

Так приходит Ламетри к одностороннему метафизическому взгляду, согласно которому необходимость фатально предопределяет каждый факт и каждый поступок человека. Преодолеть эту ограниченность не удалось ни одному материалисту до Маркса. Спиноза, предпринявший первую попытку выяснить связь между необходимостью и свободой, не смог справиться с трудностями, на которые натолкнулся, и заключил, что «нет никакой абсолютной или свободной воли» (31, 445). Ламетри вполне сознавал свою близость к Спинозе не только в вопросе о субстанции, но и в вопросе о свободе воли, он сам пишет об этом (см. 2, 174–175, ср. 25, 2, 339). Впрочем, точка зрения Спинозы существенно превосходит в данном случае позицию Ламетри.

К изложенной выше односторонней, рассудочной трактовке проблемы «необходимость — свобода» приходили все, кто противопоставлял средневековому образу мышления, для которого мир был полон чудес, детерминизм научного мировоззрения; мы находим эту точку зрения и у деиста Вольтера, писавшего, что поведение человека так же предопределено, как движение бильярдного шара, и у атеиста Дюмарсэ, писавшего: «Философ — это такая же человеческая машина, как всякий другой человек; но это машина, которая на основе своего устройства размышляет о своих действиях. Другие люди не ощущают и не познают причин, заставляющих их двигаться, и даже не подозревают, что таковые существуют» (17, 427).

Мысль о том, что человек — механизм, который, правда, способен ощущать и мыслить, но чьи движения однозначно запрограммированы подобно движениям любого построенного людьми механизма, Ламетри сумел выразить острее и ярче, чем кто-либо до него, и его имя надолго оказалось связанным с этим представлением. Свой второй философский труд он называет «Человек-машина» и настойчиво повторяет, что человек — самозаводящаяся (при помощи питания), просвещенная машина и т. д. Человека он сравнивает с часами или с клавесином. Устройство часов и их завод всецело детерминируют их движения; звучание струн клавесина полностью предопределено его устройством и ударами, наносимыми по клавишам. Двадцать с лишним лет спустя Дидро писал: «Мы — инструменты, одаренные способностью ощущать и памятью. Наши чувства — клавиши, по которым ударяет окружающая нас природа и которые часто сами по себе ударяют; вот, по моему мнению, все, что происходит в фортепьяно, организованном подобно вам и мне» (16, 149). Трудно отделаться от впечатления, что эти строки (которые В. И. Ленин приводил как яркий образец материалистического понимания ощущений) навеяны чтением книг Ламетри, хотя сам Дидро, по-видимому, этого не сознавал.

После изготовления Вокансоном «утки» и «флейтиста» нельзя считать невозможным создание говорящей машины, полагает Ламетри, поднимая таким образом вопрос о создании устройства, моделирующего человеческую речь.

Означает ли это, что Ламетри придерживался крайнего механицизма, что «у Ламетри… в его произведении „L’Homme machine“…всякая мысль, всякое представление имеют смысл только в том случае, если их понимать как материальные…» (12, 397)?