Лали

Мало кто купался, хотя вода была чудо как хороша, и заход на глубину, по всему видно, плавный, ровный. Индийцы, я заметил, совсем не любят воду. Я в жизни не видел индийца, рассекающего морскую гладь уверенным взмахом рук, может быть, мне просто не встречались такие. Когда индиец подходит к воде, вид у него такой, будто он впервые увидел океан и не знает, что с ним делать. Маловероятно, что индиец, придя на пляж, скинет с себя одежду и с наслаждением бросится в волны; на пляже у него полно других занятий, и чаще всего до купания дело не дойдет. Если же он решит таки искупаться, то будет барахтаться по колено в воде, кое-как двигаясь по дну вдоль берега, но никогда вглубь. Излюбленное развлечение индийцев – всей компанией порезвиться у воды, погонять мяч, задевая прохожих, побросать тарелочку, устроить партию в крикет, используя вместо биты какую-нибудь деревяшку. Как-то пару лет назад на моих глазах двое индийцев решили оседлать каяк. В отеле, где я тогда жил, были популярны прогулки на каяках: течение в той части бухточки было несильное, разве что к вечеру иногда поднимались волны, от берега несло на хорошей скорости почти безо всяких усилий, на обратном пути приходилось чуть навалиться на весла, но тоже не чересчур. За неимением других развлечений мы по нескольку раз на дню выходили в море, кавалеры катали своих дам, мужички соревновались друг с другом. И вот мы увидели, что впервые за все время к нам решили присоединиться индийцы. Оба были не первой молодости, наверняка отцы семейств, оба неповоротливые, с животиками. Чем они сходу нас поразили, так это тем, что с помощью бич-боя натянули на себя спасательные жилеты; обычно их надевали только на детей. Довольно долго они не могли усесться в лодку. Пытались по очереди, потом вдвоем синхронно, но каждый раз кренились на борт и оказывались в воде. У самого берега разбивались волны, и лучше было бы скорее направить лодку вглубь, но им это никак не удавалось. Бич-бой изо всех сил старался вытолкнуть их вперед, но только весь взмок и забрызгал свою новенькую сине-белую форму. После десятка неудачных попыток, им наконец удалось сдвинуться с места, но тут стало ясно, что оба ни разу не держали в руках весел. Лупили по воде кто во что горазд и быстро теряли равновесие, вставали поперек волны и, не удержавшись, опрокидывались в море. Из воды выбирались с трудом: выпирающие на животах жилеты цеплялись друг за друга застежками, и оба прилично надавали друг другу веслами по голове, пока тащили к берегу лодку. Все начиналось сначала. Удивительно было то, с какой серьезностью они снова и снова брались за дело. Незадолго до этого бич-бой усаживал на каяк двух подружек, которые тоже никак не могли отплыть, – они хохотали на весь пляж, и невозможно было не хохотать вместе с ними; так они и не поплыли, сфотографировались с красавцем бич-боем, бросили каяк да побежали скакать на волнах. Эти же двое упорно начинали все заново, и весь пляж посмеивался, глядя на них.

Сегодня я бы с радостью окунулся. Если б только не опасался оставлять на берегу свои вещи – как бы ни понравился мне пляж и каким бы спокойным он ни казался в сравнении с другими, я отлично знал, что в таких местах нельзя терять бдительность. Удовлетворившись тем, что намочил ноги и подышал океаном, я направился в сторону ресторанчиков и сел в одном из них. Мне повезло, место оказалось на редкость удачным. Чистенькие бело-голубые скатерти, на стенах картинки в тон, бойкие официанты, привыкшие ко вкусам туристов. Цены, как и можно было ожидать, намного выше, чем в городе. Я заказал рыбу в тандуре, жареный рис с яйцом и местную лепешку наам, потом, разгорячившись от еды и от все усиливающегося солнца, послушался официанта и взял мороженое с манговым пюре. Уже чувствовалась наступающая жара. Веранда, на которой я сидел, стояла на высоких деревянных сваях, время от времени ее обдувал слабый и оттого ощущаемый особенно остро ветерок; почувствовав его дуновение, невольно замираешь на месте, чтобы успеть поймать его короткую прохладу. Перед глазами до куда хватало взгляда простирался океан. Это была не лазурная синева морских берегов, а желтовато-мучнистая гладь с низкими, долгими, идущими наискосок волнами; небо казалось белым, почти бесцветным и слепило так, что с непривычки резало глаза; у самой кромки воды над песком вздымались вверх клубы пара, воздух вокруг наливался влажным прилипчивым зноем, пахнущим сразу всем, и рыбой, и канализацией, и жареными в масле бананами, и едкими благовониями, что жгли повсюду. Я узнавал запах Индии. Ледяные московские вьюги и остекленевшие в февральской мерзлоте деревья окончательно испарились из моей головы. Сквозь обступавшие со всех сторон запахи, сквозь густой запотевший воздух и вязкую жару я различал дыхание лета и ветер другой земли; я испытывал восторг путешественника, очутившегося в новом краю.