Лакировка

— Вы, значит, не сомневались, что я скажу «да»? — Хамфри вернулся к преж­нему приятельскому тону.

— Я не сомневался, что Кейт сумеет вас убедить. В нашей группе от нее будет больше толку, чем от всех нас, вместе взятых.

Наступило молчание, и они оглянулись на унылую комнату, тщательно сохра­нявшуюся, точно исторический памятник. Брайерс сказал:

— Ну, мы пришли сюда, собственно, ради этого.

Но он не встал. Опять наступило молчание, оно стало напряженным. Потом Брайерс снова заговорил:

— Я всегда думал, как интересно было бы получить собственный отдел. И полу­чить его еще молодым. Но вот что: если бы я мог променять это назначение на воз­можность изобличить Перримена, я бы ни секунды не колебался. Черт, не могу забыть. Полицейский следователь должен в первую очередь научиться сбрасывать неудачу со счета. И, значит, никакой я не следователь.

— Чепуха! Это значит, что вы первоклассный следователь. Конечно, у вас это иногда почти переходит в одержимость. Но первоклассная работа делается только так.— Хамфри говорил, как в те дни, когда они только познакомились и Фрэнк слушал советы человека на двадцать лет его старше.— Все это вы должны забыть...— Он ука­зал на кресло леди Эшбрук.

— Легче сказать, что сделать! — Брайерс вдруг сорвался и заговорил так, словно на зубах у него скрипел песок: — Ведь с ума можно сойти. Я знаю все. Я знаю все, кроме одного — как доказать, что это он. Я знаю, как он это сделал. Я знаю, почему он это сделал. Во всяком случае, отчасти — в этом до конца разобраться вообще не­возможно. И все без толку. Я опять и опять приходил в эту комнату. Все надеялся вдруг обнаружить то, что мы упустили. Теперь я убежден, что обнаруживать было нечего. Оуэн Морган без конца мне повторяет, что на этот раз мы столкнулись с человеком, который не допустил ни единой ошибки. И помочь нам могла бы только сумасшедшая удача. Может быть, его и прижмут за махинации с ее деньгами. Но это плохое утешение. У нас не было выбора: только ждать, что нам вдруг повезет. Но везло не тем, кому следовало бы.— Его голос, все еще скрипучий, стал спокойнее.— Ему поразительно везло. Он думает, будто предусмотрел все. Но были три момента— по меньшей мере три,— когда дело могло обернуться против него. И не обернулось.

После еще одной паузы Брайерс сказал:

— Скажите мне... Я же должен был с ним справиться. Что я сделал не так?

— Я, естественно, об этом думал. Задним числом. Но я все-таки не могу найти ни единого промаха. У вас почти не было материала. Ваши сотрудники сумели найти для вас очень мало. Но, по-видимому, больше найти было вообще невозможно.

— Мне следовало бы выждать подольше?

— Но ведь больше вы ничего не нашли бы, верно?

— Я неправильно строил допросы?

— Не думаю.

— А вы бы провели их умнее? — Это было сказано без всякого вызова: Брайерс действительно хотел знать правду.

— Не умнее. Но, наверное, немного по-другому.

— Расскажите как.

Хамфри сказал бережно, но твердо:

— Послушайте, Фрэнк, пользы от такого копания в прошлом нет никакой. С этим кончено. И лучше выбросить все из головы.

Брайерс кивнул как-то по-мальчишески, не сгибая шеи, точно немецкий бурш.

— Конечно, лучше. Конечно. Беда в том, что я все еще думаю: а вдруг что-нибудь выяснится. Вдруг позвонят. Или сообщат еще как-нибудь. Вскрываю утреннюю почту и думаю: а вдруг? И весь день так, чем бы я ни занимался. Что-то вроде сумас­шествия, оно вторгается в мою жизнь, отравляет ее. Но я положу этому конец. Выки­ну из головы. Дело не закрыто, но это все.

Они по-прежнему сидели на стульях с высокими спинками, словно были гостями на званом чае у леди Эшбрук и уединились от остального общества.

— Ну, возьмите другое расследование.

— Уже веду. Там все в порядке. Никаких неясностей. Но поймите же: можно сойти с ума. Я знаю о Перримене все. Я знаю — убил он. Я знаю, что он бессердеч­ный зверь, а не человек. И я бессилен. Что ж тут удивительного, если полицейские иногда фабрикуют недостающие улики? Чтобы уличить такого вот человека, который по справедливости должен быть уличен.— А вы когда-нибудь это делали? — Хамфри задал вопрос просто, самым буд­ничным тоном.

И таким же тоном Брайерс ответил:

— Да. Один раз.— Он продолжал: — Очень грязное дело. Женщина убила своего пасынка. И полностью замела следы. Доказать мы ничего не могли. Да, я сфабриковал улику. И она получила то, что ей причиталось.

— А теперь вы бы так поступили?

Брайерс задумался. Потом сказал: