Лагерный пахан

Трофим не буянил. Еще не хватало, чтобы ему пришили попытку сопротивления при задержании. Да и ругаться с ментами не хотелось. Как ни крути, а они делали свое дело. Претензии к ним, конечно, были, даже с избытком, но Трофиму вовсе не хотелось гнать на них волну. Смысла в том не было.

Его доставили в отделение, закрыли в КПЗ, который здесь почему-то назывался изолятором временного содержания. Знакомая серость, знакомые запахи. Вроде бы все привычно, да и постанова у бродяг конкретная – вор должен сидеть в тюрьме. Но нет никакого желания погружаться в «опасную трясину». Слишком уж хорошо на воле, чтобы по собственному желанию идти на «крытый» и дальше на этап… Но уж если фишка ляжет, тогда в тюрьму он отправится с высоко поднятой головой.

Через пару часов его выдернули на допрос. Кабинет оперуполномоченных на втором этаже, капитан Попков за столом. Трофим молча сел на стул, от предложенной сигареты отказываться не стал – закурил.

– А кто-то говорил, что на путь исправления встал, – усмехнулся Попков. – Кто-то говорил, что хлопот с ним не будет.

– Да какие хлопоты, начальник. Шей дело, закрывай, твоя воля, я ж тебе даже слова не скажу…

– Дело прокурор будет шить.

– Пусть шьет. Если белых ниток хватит, – усмехнулся Трофим.

– При чем здесь белые нитки?

– А то, что нет за мной никакой вины.

– Ну как же нет! Я лично видел, как ты кошелек из кармана вытаскивал.

– Тебе показалось, начальник. Не было ничего.

– Потерпевший заявление на тебя написал.

– И что он там мог написать? У него что, на заднице глаз есть?.. Бумажник сам из кармана вывалился.

– Ты сам-то в это веришь?

Трофим молча пожал плечами. Дескать, это его личное дело, верить себе или нет.

– Плохо, Трофимов, очень плохо. Нехорошо, граждан обворовывать.

Трофим удивленно посмотрел на Попкова. «Опер ты, блин, или замполит?»

– Я же смотрел твое дело. Не был ты карманником, – продолжал капитан. – До армии за хулиганство сидел, за то же самое, считай, второй раз арестовали, ну, был эпизод с ограблением и сопутствующим убийством… Давай так и запишем, черт за руку тебя дернул. Не хотел ты бумажник брать, но тот сам в руки просился…

Трофим нахмурился, нехорошо посмотрел на Попкова. Он очень не любил, когда из него делали дурака.

– Пойми, дело твое табак. И только чистосердечное признание может смягчить твою вину…

Трофим легонько скользнул пальцами по своему виску, криво усмехнулся и расслабленно откинулся на спинку стула – так пассажир междугородного автобуса разваливается в кресле, чтобы легче было перенести тягомотину дальней поездки. Пусть грузит его мент, пусть забивает баки, а он будет молча ехать дальше. Все, что было нужно, он уже сказал. Теперь пусть Попков говорит, если язык у него без антифриза и тормозной жидкости.

– Молчишь? – с досадой отчаявшегося учителя спросил он. – А зря. Мог бы и скостить себе пару лет от срока… Ну да, ты же у нас авторитетный вор, тюрьма тебя не пугает. Что ж, тогда обойдемся без признательных показаний. Можешь даже протокол допроса не подписывать, все равно суд признает тебя виновным…

Трофим дремотно закрыл глаза. Заснуть бы, чтобы не слышать ахинеи, которую Попков мел своим глупым веником. Не такой уж он крутой, каким хотел казаться. До капитана дослужился, а как был, так и остался ментовской сявкой…

В конце концов Попков понял, что его слова стекают с него, ничуть не впитываясь. Составил протокол, попытался заставить его расписаться в нем. Не добившись, самолично отвел в камеру.

– Смотри, у тебя еще есть время подумать, – бросил он на прощание.

Но Трофим даже не глянул в его сторону. Молча зашел в камеру, сел на дощатые нары.

На хате, кроме него, никого не было. Окно зарешечено в три слоя, но стекла нет. На улице весна, солнце, но тепла еще мало, зато отопительный сезон уже закончился – батарея в камере холодная, температура низкая. Но Трофим хорошо знал, что такое настоящая стужа, чтобы бояться такого холода. Пять лет назад, после неудавшегося побега, он целых три недели провел в неотапливаемой камере штрафного изолятора. Выбитое окно, январская стужа – вот где действительно был кошмар…

В камере он провел три дня, затем его снова повели в кабинет оперуполномоченного. Трофим шел туда с явным недовольством. Слишком много времени провел он в полнейшей неопределенности, к тому же истек срок предварительного заключения. Если никаких подвижек с воли не произошло, то сейчас ему предъявят обвинение и отправят в следственный изолятор.

В кабинете его ждал все тот же Попков. Он тоже выглядел расстроенным. Угрюмо посмотрел на Трофима, глухо спросил:

– Добился своего?

– О чем ты, начальник?

– Да все о том же… Вот постановление, отказ в возбуждении уголовного дела.

– Кому отказ? Тебе?.. Прокурор отказал? Не хочет тебя возбуждать? – каверзно усмехнулся Трофим. – А чего расстраиваешься? Пусть тебя бабы возбуждают…

– Прекрати, и без твоих приколов тошно, – вяло отмахнулся от него Попков.

– Тогда извинись передо мной, начальник, и отпускай подобру-поздорову…

– Извиниться? – вскинулся Попков. – Мне, перед тобой?!