Лагерный пахан

– Ну и что мне с тобой делать?.. Чего молчишь?.. Гля, застеснялся, аки красная девица! Утю-тю, Аленушка!

Трофим стоял с низко опущенной головой, тело трясло, как в горячечной лихорадке. Так и подмывало повернуться к лохмачам спиной и что есть мочи забарабанить по двери. Но делать этого нельзя. Во-первых, сломиться с хаты – это само по себе большой косяк. А во-вторых, ему никто не откроет. Вертухай в курсе, какой водевиль здесь вот-вот начнется…

– Чо? Страшно? – спросил мускулистый. – Ну, чо молчишь, в натуре?

– А о чем говорить? – затравленно пожал плечами Трофим.

– О жизни. О том, как там на воле, а?

– Да чо на воле, нормально там все…

– Нормально – это не ответ… Расскажи, как там. Лето, да? Птички, ля, поют?

– Поют, – кивнул Трофим.

– Девки в коротких юбках, да?

– Ну, есть…

– А ты чего в штанах? Гы-гы!

Гнусный смех усилился еще тремя глотками, катком проехался по ушам.

– Снимай штаны, да, будем смотреть, как ты в юбке, да… – хватался за животик Глазастый.

Трофим попятился, уперся спиной в стену. Никогда ему еще не было так страшно, как сейчас…

– Ты чо, не понял? – злобно оскалился армянин.

Сначала с лавки поднялся он, за ним – Глазастый, затем остальные двое. Беспредельщики обступили его с трех сторон, они смотрели на него, как черти на прибывшего к ним в ад новичка. Суда не будет, и так все ясно – в котел, и никаких запятых…

– Э-э, так нельзя… – мотнул головой Трофим.

– Чо ты там пролепетал? – скривился мускулистый.

– Я… Я никому ничего не делал… За что?

– Что за что? Думаешь, мы тебя наказывать будем? Нет, мы тебе счастья дадим, много счастья…

– Скажите… Вы это, скажите, что сделать надо. Я все сделаю. Только не троньте…

– Ты чо, целка, да?.. Ну так встань на колени, умоляй. Может, и не тронем тебя…

Трофим в панике закрыл глаза, обхватил голову руками и пригнул ее к груди. Будь что будет, но на колени он не станет…

– Гордый, да? – продолжал глумиться Глазастый. – А мы как раз гордых ломаем… Братва, кто первый?

– Ты на стирах его взял, ты и делай… – подал голос армянин.

– А если это, переиграть? Я его на кон поставлю. За две осьмушки…

Трофим крепче зажмурил глаза… Осьмушка, осьмак – пачка чая весом пятьдесят граммов. Не такую уж большую цену дают за его голову. Если бы только за голову…

– Идет, – отозвался мускулистый.

Лохмачи вернулись к столу, бросили карты. Сначала они играли в «буру», затем в «двадцать одно», затем еще во что-то… В какой-то момент Трофим понял, что они совершенно забыли о нем. Но ведь рано или поздно они о нем вспомнят…

Беспредельщики допоздна играли в карты, затем завалились спать. Даже свет выключили полностью – в обычной хате такое недопустимо, но, видимо, в этом сучьем кутке можно все.

Трофим как стоял у стены, так и опустился на корточки. Всю жизнь бы так сидел, лишь бы его не трогали…

Всю ночь и просидел – то поднимаясь, чтобы размять затекшие чресла, то засыпая…

Утром общий для изолятора подъем лохмачей не касался – они спали, а к ним никто для проверки не заходил. Просыпались по очереди, один за другим прошли через дальняк, умылись, собрались за столом. И только затем как бы вспомнили о существовании Трофима.

– У меня подруга была, – мечтательно закатил глаза мускулистый. – Я с ней по утрам просыпался и сразу моцион делал, по самые помидоры…

– Так в чем проблема? – Глазастый кивком головы показал на Трофима. – Девочка уже созрела… Да и нам вместо утренней зарядки…

И снова, как вчера, лохмачи обступили Трофима.

– Как за ночь отдохнула, красавица?.. Не пора ли братву потешить?

– Чего не пора, если пора, – оскалился мускулистый. – Сама дашь или как?

Трофим мотнул головой.

– Ну смотри, сама виновата…

Он ждал удар и вовремя отреагировал – отбил летящую в грудь руку. Но в это время Глазастый упал к нему в ноги, взял на «вертушку» – Трофим растянулся на полу. Четыре пары рук схватили его, швырнули на ближайшую кушетку, сорвали штаны…

Трофим знал, что сейчас произойдет, и в ужасе сжался в комок. Но лохмачи почему-то не торопились. Глазастый поднялся, скрутил особым способом полотенце, намочил его в воде. И со всей силы ударил им по голым ягодицам. Раз, второй, третий… На сорок четвертом ударе Трофим понял, что теряет сознание от боли.

Очнулся он в том же месте, где сидел на корточках всю ночь. Лежал на боку. Штаны на месте. Задница горит огнем, болит невыносимо. Но это внешняя боль. Внутри вроде бы все в порядке…

Глазастый заметил, что он очнулся, в гнусной ухмылке оскалил гнилые зубы.

– Это мы тебе кренделей напекли. Типа, на свадьбу. А первую брачную ночь вечерком тебе устроим…

Трофим закрыл глаза. Ни один даже самый кошмарный сон и близко не мог сравниться с той жутью, которая выкручивала его наизнанку сейчас. Если бы Глазастый поднес к нему нож, чтобы перерезать горло, он бы только спасибо ему сказал…

Ближе к обеду в камеру нагрянул надзиратель:

– Трофимов, на выход!