Лагерь живых

— Ну и так можно, — покладисто соглашается Семен Семеныч.

Зданьице, где нас расположили на ночлег, стоит на отшибе, но вход освещен ярко. Выгружаемся и заходим внутрь, не забывая посматривать по сторонам.

Уюта, разумеется, ноль, видно, что готовили для нас место наспех и формально. Придраться не к чему особенно, но делали по списку: кроватей стоко-то, матрасов — соответственно, белья до кучи вали кулем, потом разберем!

Говорю об этом братцу. Тот таращит непонимающе глаза и вопрошает с недоумением:

— Кисейных занавесочек не хватает?

— Уюта, чудовище!

— А ну да, Станислав Катчинский, как же! Поспал бы ты в морге на люминевой каталке — не выдрючивался бы, как девственная девственница.

— Какой Катчинский? — осведомляется оказавшийся рядом Семен Семеныч.

— Персонаж Ремарка, «На Западном фронте без перемен». Я эту книжку перед армией как раз прочитал, и мне этот солдат понравился — вот я его за образец и взял.

Пыхтя, начинаем расставлять удобнее наставленную абы как мебель.

— А чем он так хорош-то оказался?

— Он умел в любых самых гадких условиях найти жратву и устроить удобный ночлег. За что его товарищи и ценили.

— Немудрено. Хотя вот сейчас токо бы прилечь. После морга-то тут куда как здорово, это вашим братом верно сказано было.

— Вас хоть покормили?

— Ага. Куриным супом, представляете? Это ж какая прелесть, если подумать! Картошечка, морковочка, риса чутка — и курицы здоровенный кусище, мягчайший! Петрушкой посыпано, укропчиком! Душистое все, чуть не расплакался. И потом макароны с тертым сыром и соусом! И кисель вишневый! От аромата нос винтом закрутился!

— Да вы ж уже «роллтона» сегодня хотели?

— Э, роллтон по сравнению с грамотно и душевно приготовленной пищей — ничто и звать никак. От безысходности «роллтон»-то. Все-таки жидкое и горячее…

— Во! Братец, слушай, что умные люди говорят!

— Слушал уже, несколько дней. Токо не верю ни единому слову, ибо воистину харчевался Семен Семеныч в шавермячных и фэтсфудах[18], и в прочих богомерзких и отвратных зело местах.

— А куда денешься? Кушинькать-то хочется. А у нас тут не Европы, на каждом шагу ресторанов нету, — неожиданно начинает оправдываться матерый дальнобойщик.

— Истинно, истинно говорю вам, чада мои, — отверзши уста свои на шаурму совершают человецы смертный грех! — пророческим голосом продолжает братец.

— Эко на тебя накатило!

— Дык меня в больнице пару раз за священнослужителя приняли, вот и вошел в роль, — покидает наконец образ проповедника мой родственник.

— Стричься надо чаще и лицо делать попроще. А то отрастил конскую гриву, хоть косички заплетай! — пытаюсь я поставить его на надлежащее место.

— Дык косички как-то не в дугу.

— Почему? Вон гусарам было положено по три косички носить — две на висках и одну на затылке. А без косичек и не гусар, значит, — поясняет расстилающий простыни Семен Семеныч.

— Ну, так это при царе Горохе было! — возражает занимающийся тем же братец.

— Не фига! Наполеоновские, например, гусары — все с косичками были. И отсутствие косичек было весьма серьезным нарушением формы, традиций и обычаев. Да и у наших-таки тоже многие с косичками щеголяли. Странно, Саше-то откуда это знать, интересно.

— Не, на гусара ваш братец не похож, — отмечает дальнобойщик.

— Почему?

— Долговязый слишком. Таких в уланы брали.

— Это что ж, такой серьезный отбор был?

— А как же. Павловские гвардейцы подбирались все курносые и светловолосые, а измайловцы, наоборот, темные были. С кавалерией — так там еще и по задачам — кирасиры — крупные дядьки в кирасах, да на толстомясых конях — дыхалки хватает на один таранный удар, далеко бежать не могут, зато удар получается страшный. Гусары — мелкие, лошадки тоже мелкие, верткие — эти в разведку и преследовать хороши. Ну а уланы — в пир, мир и в добры люди, да еще и с пиками…

Улан побьет гусара,
Драгун побьет улана,
Драгуна гренадер штыком достанет,

хе-хе,

А мы закурим трубки,
А мы зарядим пушки,
А ну, ребята, пли!
Господь нас не оставит…

Допеть Семен Семенычу не дает явившийся опер, злой как черт и столь же недовольный.

— Когда вампир кусает человека, тот непременно становится вампиром… Когда зомби кусает человека, тот непременно становится зомби… Так вот, такое ощущение, что людей покусали дебилы…

— Сильное вступление, — одобрительно говорит братец, — а к чему это?

— К тому, что сколько живу, столько убеждаюсь в конечности всего, и лишь глупость людская безгранична! — раздраженно отвечает Дима.

— Ты афоризмами говоришь. Но если, снисходя к нашему интеллекту, это ты к чему? — заинтересовываюсь и я.

— Меня припахали опросить поступивших из крепости раненых. Снять показания. Для разбора полетов. Так вот, этих пострадавших явно кусали дебилы. У меня в голову не помещается, насколько надо быть кретинами, чтоб такое вытворять…

— Давайте-ка сначала наведем порядок, а потом все послушаем, — вмешивается Николаич, и мы возвращаемся к тасканию и перестановке мебели.