Лагерь живых

— Это уйти не должно. Любой ценой. Иначе придут другие следом. Нельзя.

Логика в этом есть. Вторая обойма пустая. Вываливается с другой стороны пулемета. Звякает, упав вниз. Я наготове, и третья идет стык в стык со второй. Но на девятом выстреле пулемет замолкает. Три коротких очереди было. По три патрона.

— Сделано. Сейчас пойдут смотреть — бинокль возьми.

Да, вижу, что наши по льду добрались до туши.

* * *

Виктор давно не чувствовал себя таким замудоханным. Кисло было и то, что мысли в голове крутились всякие, но в основном неприятные.

Когда он делал схрон и склады в глухомани, все рисовалось совсем не так. Послушная Ирка, он, героический и всезнающий, вооруженный до зубов информацией и знаниями. Теперь ему казалось, что если кто в их паре Пятница — то скорее всего он сам. Противно было и то, что и впрямь получалось — все выживание выльется в итоге в потогонное коряченье посреди леса.

Он никогда так не уставал, как сейчас. Строительство схрона было планомерным, в удовольствие, а тут обстоятельства гнали вперед, а Виктор напоминал себе клоуна, которого видел в детстве в цирке, — тот сел на лошадь, но съехал с седлом под брюхо и, как-то чудом вися там и вопя, потешал весь цирк. Только потом оказалось, что клоун тоже наездник, а это все было шуточной репризой. Про себя Виктор так не думал. Сейчас он не вполне был уверен, что выберется из-под брюха. Как бы, наоборот, не свалиться вовсе.

Вчера он все же дорыл погреб. Уже в темноте сбил щиты и худо-бедно облицевал вырытую яму. Получилось преотвратно. Теперь ломило все тело, мышцы ныли, и в придачу не спалось. Одна радость, что в честь свадьбы Ирка устроила ему роскошный минет.

С утра решили поехать на озеро за льдом, а по дороге дать крюка и заехать в нежилую уже деревню Ольховку. Это тоже угнетало. Одно дело — чистый и красивый сюрвайв. И совсем другое — банальный крестьянский труд, тяжелый, постоянный, ежедневный — с утра до вечера, и малопродуктивный — Виктор прекрасно понимал, что у него, горожанина в третьем поколении, самые простые крестьянские дела пойдут совсем не гладко. Да и по инвентарю он получался самым убогим бедняком. Ни курочки, ни порося… курям на смех.

Но самое противное было сознание того, что Ирка кругом права. Почему-то захотелось привычного «в прошлое время» с утра яйца всмятку со свежим подогретым ржаным хлебом и душистым сливочным маслом. Вместо соли Виктор всегда использовал приправу «Подравка», и сейчас он буквально почувствовал аромат.

На складе был яичный порошок, топленое масло. Даже «Подравка» была. И муки достаточно. Но все это не то. Свежие продукты нужны. А вот мясом они что-то уже наелись. Не хотелось. Даже думать было противно.

Бесконечное ворочанье с боку на бок, в конце концов, разбудило Ирку. Она проснулась неожиданно бодрой и свежей. «Черт, как быстро бабы восстанавливаются», — с неудовольствием подумал помятый Виктор.

Собирались недолго. Выехали — еще темно было, и свет фар контрастно освещал словно вырезанные из бумаги силуэты деревьев.

Виктор вел аккуратно, и, когда фары высветили повалившийся штакетник в сухом бурьяне, было все еще темно.

Ольховка когда-то считалась небедной деревней в два десятка крепких домов с грамотно продуманными подворьями. Сейчас целыми в ней оставалось два дома. Еще три стояли в полуразваленном состоянии, а от остальных и фундаментов толком не сохранилось.

Последняя жительница, бабка Арина, была знакома и с Витькой, и с Иркой — они у нее останавливались по дороге к бункеру. А то и жили, пока бункер был совсем в начале постройки. Хорошая бабка, скуповатая, кособокая, с изломанными ревматизмом суставами, но веселая и неунывающая, со светлыми голубыми глазами. Три года назад она померла, отравившись угарным газом. Экономная бабка была и дрова берегла, вот и поторопилась закрыть вьюшку. Нашли ее через месяц какие-то шалые лыжники, которых сюда занесла нелегкая.

Погода стояла холодная, тепло от печки выдуло, избу проморозило, и бабка, доползшая перед смертью почти до двери, сохранилась неплохо, хотя запашок стоял, конечно, сильный.

Ее похоронили в райцентре — родственники какие-то нашлись, причем быстро, а дом простоял полгода с открытыми окнами и дверью. Потом кто-то все ж заколотил окна досками, и, проезжая мимо, Виктор с Иркой убеждались, что так никто сюда и не ездил.

Теперь Ирка настояла на том, чтобы осмотреть оба дома и, по результатам, переселиться сюда.

Не сговариваясь, решили начать с другого дома, не с того, где жила покойная.

* * *

— Заходи, будет время. Поговорим. Покурим, — говорит мне пулеметчик на прощание.

— С удовольствием, — отвечаю.