Лагерь живых

В салоне уже ждет Дункан. Наши тоже подтянулись.

Приходится рассказать все еще раз. Худощавый выдает снова свою версию.

— Не проканает, — уверенно говорит Дункан.

— Смотря для кого, — отвечает ему Ильяс.

— Я бы не поверил. Слабых мест много, Леня — слеплено белыми нитками. И халатность как минимум остается.

— Для официального отчета пойдет. Для широких масс общественности — тоже. Пипл схавает.

— А руководство?

— Ты этого Михайлова видел?

— Нет.

— А я видел. Почему-то думаю, что его этот рапорт удовлетворит вполне.

— С чего взял?

— С того. Вась-вась, а не комендантская служба. А это что означает?

— Что?

— Либо нету у него над этой разведфербандой власти. Либо ссориться не хочет. Либо ему самому этот покойник мертвым лучше подходит, чем когда был живым. Либо все вместе.

— Как с Потаповым, считаешь?

— Ну.

— Может, и так.

— К слову, покойничек — он кто?

— Михайлов говорил — какая-то шишка из Москвы.

— Это он там шишка, а теперь, где это — Москва? Тут и свои шишки есть…

Возвращается Николаич. Смотрит хмуро. Выслушивает версию омоновца.

— Получается, что именно в такой последовательности все и произошло. На том и порешим. Все. Отбой. Всем спать. Дежурство по очереди, как установлено.

Про себя отмечаю, Вовка и Сергей почему-то из дежурящих исключены, и в салоне их нет…

Ночь. Восьмые сутки Беды

Звенящий грохот совсем рядом. Вскакиваю, ошалелый. Вместе со мной подпрыгивают соседи. Кто-то включает нововведение — синие ночники, отчего помещение выглядит совершенно странно. Зато с улицы ничего не видно, что тут у нас происходит.

— Пулемет с равелина. Очередь на всю обойму, — говорит дежуривший Саша.

Видим отблески — несколько осветительных ракет.

— Оделись, побежали, — командует Николаич.

— Нам как? — спрашивает маленький омоновец.

— На ваше усмотрение.

На пальбу, кроме нас, прибегает свободная смена с разводящим от гарнизона, мы поспеваем чуть позже. Стрелял действительно «Гочкис» с Алексеевского равелина.

— Расчет говорит, что лев из зоопарка удрал, — встречает Николаича разводящий.

— Расчет этого не говорил, — с неудовольствием поправляет пулеметчик, не отрываясь от прицела. Тонкое жало ствола с раструбом пламегасителя мягко ходит из стороны в сторону. Чем-то похоже на сканирование пространства.

— Так заряжающий сказал.

— Заряжающий — не весь расчет. Это не лев. Это было человеком. Раньше.

— Прыгало, как лев!

— Ладно, где оно сейчас? Ты по нему попал?

— Попасть — попал. Как повредил, вот вопрос. Деревья мешают. Вырубить надо.

— Что делать будем? — Это разводящий у Николаича спрашивает.

— Вам положено по инструкции что?

— Оборонять объект.

— А как?

— Занять места согласно расписанию и приготовиться к ведению огня.

— Тогда занимайте. А мы посмотрим, что тут сделать можно. Эта тварь куда делась после обстрела?

— Влево убежала, — уверенно говорит второй номер.

— Влево она дернулась. А ушла вправо, к саперам, — недовольно поправляет первый.

— Мы тогда берем левый фланг равелина, — говорит разводящий.

— Хорошо. Посматривайте там.

— В курсе. Есть там местечко, где по стенке забраться можно.

Часовые довольно шустро сматываются. Вместе с ними утекает и второй номер — показать, куда рванул псевдолев. Меня это удивляет, второй номер должен бы остаться, но, видно, в расчете не все гладко, и первый воспринимает исчезновение напарника с явным удовольствием. Даже по спине заметно.

Некоторое время проходит в ожидании. Николаич по старомодному полевому телефону связывается с саперами, просит прислать поводыря, сообщает о первом случае прорыва водяного периметра в дежурку, потом ему звонит разводящий — никого не видят, предупредили патрулей о возможном морфе.

Наконец является сапер — невзрачный паренек, обстоятельный и флегматичный. По-моему, пацан копирует своего начальника.

— Долгонько ходим, — с неудовольствием замечает ему Николаич.

— Как говорил великий Старинов — саперы ходят медленно, но обгонять их не стоит! Вы ж собираетесь по минному полю шариться?

— Получается, что не исключено.

— Так идем. Инструктаж на месте.

— Эй! Мне напарник нужен, — не отрываясь от пулемета, заявляет первый номер.

— Доктор останется, — решает Николаич, и команда гуськом идет за сапером.

— Хреновата наша вата, — говорю пулеметчику.

— В точку. Раньше эта дрянь по льду не бегала. Если скопом пойдут — плохо будет.

Странный акцент у него. Знакомый, но не могу определиться.

— Обойму набей пока. Справишься?

— Нехитрое дело. А мины где установили?

— Прикрыли въезды на мосты.

— А откуда взяли?

— Баржа привезла.

— А ты что-то не слишком хорошо к своему напарнику относишься?

— Молодой, глупый. Ничему учиться не хочет. Говорить с ним не о чем.

— Ну, не всем пулеметчиками быть.

— Пулеметчиком лучше верблюда поставить. Этого балбеса без толку.

— Ну, невелико искусство! — подначиваю я собеседника.

— Э, шутишь? Эта вещь — Машина Тысячи Смертей, Хан поля боя.

— Однако морф ушел?

— Я в него попал. Ты — не попал бы.

Это вполне вероятно, пулеметчик из меня никакой. Да я из этих агрегатов и не стрелял никогда. Слыхал, что есть масса тонкостей и хитростей, и без артиллерии с такой вещугой не справиться.