Ладья света

Мефодий посмотрел на себя. Одежда дымилась. Она казалась целой, но едва он коснулся ее, большой кусок футболки рассыпался в белую пыль. Ресницы и брови были опалены. Да, студент. Да, московский. Вот только студент этот вернулся из ада.

В руке у Буслаева была спата. Он все же не бросил ее. А вот дамасский клинок где-то потерял, да и едва ли тот существовал уже в природе, обратившись в полное ничто и, по мнению некоторых греческих философов, слившись с самой идеей дамасского клинка, парящей в пространстве.

Глава 11 Лосиный остров

Если у Вас есть яблоко, и у меня есть яблоко, и мы обмениваемся этими яблоками, то у Вас и у меня останется по одному яблоку. А если у Вас есть идея, и у меня есть идея, и мы обмениваемся этими идеями, то у каждою из нас будет по две идеи.

Бернард Шоу

В каждом творческом человеке живет пупсоидный капризон. Это Ирка поняла вечером, когда сидела с ноутбуком в «Сокольниках» и, рукавом вытирая с монитора пыль, которая была незаметна дома, но проступила при уличном освещении, писала работу «Страдание фигней как главный элемент гуманитарного досуга». В работе было восемь глав, первая из которых посвящалась исследованию человеческого ума. Один собеседник (работа была в форме диалога) говорил другому:

«Ты путаешь ум и высокоумие! Высокоумие — это навалить в голову тысячу томов книг и после удивляться, что не можешь подняться с ними в гору. Лучше быть простым, добрым и любящим, чем сложным, изломанным, несчастным и при этом утешающий себя мыслью, что все вокруг тучные скоты и один ты умен и никем не понят».

«Проблема России в малом количестве национальноориентированной интеллигенции. А проблема существующей интеллигенции — в ее изнеженности. Ведь это же понятно, что интеллигент в 90 процентах случаев человек, которого мама в детстве покрывала сантиметровым споем зеленки и дралась с бабушкой, если один шерстяной носок был чуть теплее другого. Это я не о Бабане — просто захотелось написать нечто умное!»

Нередко Ирка сбивалась с публицистического стиля и вставляла примерно такие тексты:

МЕФ (мне): «Порой мне хочется захватить с собой на улицу коробку с мозгами и раздавать их прохожим!»

Я: «Матвей однажды так и сделал. Лучше не надо. Они были не рады».

Не подозревая, что стал героем статьи, Багров уже трижды приносил Ирке чай. В первый раз она сказала, что чай горячий, во второй — что холодный, а в третий раз заявила, что вообще-то хотела кофе. Тогда Багров рассердился, и чай в чашке обратился в пар.

— Фу! Разве это мужчина? — Ирка за крылышко выудила провалившуюся между клавишами муху. — Когда ты в последний раз капризонил, я приносила тебе чай целых восемь раз! И даже смогла удержать в тайне, что последние семь раз набирала чайник из лужи.

Багров, оценивший такое проявление заботы, рассмеялся, и Ирка тоже расхохоталась и захлопала крышку ноутбука. Пупсоидный капризон ушел из нее без остатка. Ей вдруг захотелось всех любить и всему радоваться. Целовать деревья, траву, желтые листья, вставая на цыпочки, пытаться обнять солнце. Она даже попробовала поцеловать звенящего в воздухе комара, но комар улетел, не оценив нежности.

— Со стороны это выглядело несколько двусмысленно! — сказал Багров.

Ирка бросила в него горстью мокрых листьев и побежала между деревьями. Матвей помчался за ней. Они неслись через заросли, перемахивали через оградки и скамейки, проламывались через кустарник и вновь выскакивали на аллеи. Правильные бегуны в пружинящих кроссовках и новеньких костюмах оглядывались на них с укором как на бегунов неправильных и бессистемных. Хотя «оглядывались» — громко сказано. Чтобы оглянуться, надо было как минимум их обогнать. Это же не удавалось никому. Даже велосипедисты отставали, поневоле сдерживаемые скучным асфальтом.

Внезапно Багров остановился и схватился за лицо. Ирка подбежала к нему. На щеке у Матвея вспухла розовая полоса, точно от удара хлыстом.

Она проходила и через глаз, но глаз был цел.

— Что такое?

— Ветка хлестнула! Я успел зажмуриться!

— Больно?