Лабух

— Кстати, как вас зовут?

— Фима Розенфельд…[36]

Наконец, наступил вечер, и зал ресторана стал заполняться прилично одетыми людьми. Поскольку при виде меня, Маша с Жоржем могли развернуться и уйти, пришлось первую часть представления отсиживаться за сценой. Но, примерно через час, когда посетители насытились и захотели потанцевать, подошел официант с неприметной внешностью и шепнул — Пора!

— Уважаемая публика! — с помпой объявил Шумин, намеренно избегая слов «господа», «граждане» и «товарищи». — Сегодня для вас будет петь наш особый гость — автор и, не побоюсь этого слова гениальный исполнитель собственных песен — Николай Северный! Прошу приветствовать!

Дождавшись, пока я раскланяюсь, и стихнут аплодисменты, он продолжил.

— Но, это не единственный сюрприз. Сегодня вашему благосклонному вниманию, представляется совершенно новая мелодия, которая, как я надеюсь, придётся вам по вкусу. Кстати, под неё вполне можно танцевать!

Оркестр заиграл, и первые же аккорды заставили меня забыть о ГПУ, Жорже и окружающей действительности. В будущем, Георгий Виноградов, так, кажется, звали самого известного исполнителя этой песни, будет петь её несколько отстраненно, как, собственно, и принято в это время, демонстрируя только одну эмоцию. Но я-то не он, и это, черт возьми, танго!

Моя любовь — не струйка дыма,
Что тает вдруг в сиянье дня.
Но, вы прошли с улыбкой мимо
И не заметили меня.

И только после этого куплета, получилось немного успокоиться и закончить с тихой грустью.

Вам возвращая ваш портрет,
Я о любви вас не молю.
В моем письме упрека нет,
Я вас по-прежнему люблю.

Последние слова, и вовсе сказал почти шёпотом, но тишина в зале стояла такая, что их услышали во всех концах. И первое, что я увидел, когда морок спал, были глаза Маши.

Затем снова грянули аплодисменты, раздались крики — бис! А она стояла и смотрела на меня, как будто рядом вообще никого не было. Даже Жоржа. После этого мы, то есть оркестр и ваш покорный слуга, исполнили песню ещё раз. Потом отработали и остальной репертуар. Ни Куницыной, ни Болховского больше видно не было. Очевидно, моё первое и последнее задание от компетентных органов с треском провалилось. Может, оно и к лучшему.

— Маэстро, — раздался рядом восторженный шёпот пианиста. — Каюсь, мне не приходилось слышать ваших выступлений прежде, но я уверен, что сегодня вы превзошли сами себя!

— В самом деле?

— Конечно. Скажу больше, работа с вами неимоверно обогатила нас!

— И вас тоже?

— Ну, разумеется.

— Фима, боюсь, вы даже представить себе не можете насколько… Но всё равно, спасибо!

— Николай Афанасьевич, — оттер от меня восторженного фаната Шумин. — Нам надобно поговорить.

— Слушаю вас внимательнейшим образом, Михаил Маркович.

— Наедине.

— Любой каприз за ваши деньги!

— Вы совершенно правильно меня поняли, — таинственно улыбаясь, продолжил дирижёр, как только мы остались одни. — Речь пойдёт о деньгах.

— Обожаю такие разговоры!

— Ваш бенефис прошёл весьма удачно. И нам всем удалось на этом хорошо заработать, — скороговоркой протараторил он, протягивая тоненькую пачку денег. — Вот ваш гонорар!

— Спасибо! — искренне поблагодарил я, поскольку об оплате речь не шла от слова совсем, и это оказалось до крайности приятным бонусом.

— И это может быть только началом!

— Что?

— Как вы смотрите на то, чтобы вступить в «Мосэстраду»?

— Вы серьёзно?

— Более чем. Нам нужен такой человек! К тому же, у вас сейчас нет партнёрши…

— Даже не знаю. Привык, знаете ли, жить свободным художником…

— Боитесь, не отпустят? — со значением показал пальцем вверх Шумин.

— С этой конторой у меня нет контракта!

— Ну, и прекрасно! Соглашайтесь.

— Очень благодарен за предложение. У меня сейчас действительно не самые лучшие времена. Но, нужно подумать.

— Конечно-конечно! Где вас найти?

— В «Меблированных комнатах Сахарова» на Ордынке.

— Вот оно что…

— Вы знаете это место?

— Скорее знавал его хозяина. Причём, ещё в те далёкие времена, когда он был не то что Сахаровичем, но просто Цукерманом. Знаете что, могу гарантировать, как только станете членом «Мосэстрады» мгновенно получите комнату в общежитии работников культуры! Там возможно, не так комфортно, но никто не станет драть с вас три шкуры.

На самом деле, это было и впрямь очень привлекательное предложение. И его стоило принять, если, конечно, сегодняшняя неудача не озлобит компетентные органы. А пока…

— Постойте, господин артист! — остановил меня на улице плотный субъект в надвинутой на глаза кепке. — С вами хотят поговорить…

Глава 18

Можно было, конечно, сказать, что не хочу никого видеть и уж тем более разговаривать, но упершийся в бок ствол нагана почему-то отбил всякое желание возражать. Пришлось дойти вместе с незнакомцем до извозчика и отправляться в полную неизвестность.