Лабух

Говоря откровенно, ожидал, что компетентные органы заинтересуют мои знакомства с Есениным, Дункан или, на худой конец, Маяковским, но про этого человека действительно ничего не знал.

— Ну, как же, — усмехнулся незваный гость. — Он у вас барышню увёл, а вы…

— Погодите-ка, — щелкнуло у меня в голове. — Это вы, вероятно, про некоего Жоржа?

— Именно!

— В таком случае, прошу прощения. Но, я видел его всего раз и эту мимолётную встречу трудно назвать знакомством.

— Пусть так. Что вы можете сказать о нём?

— Ничего.

— Совсем?

— Практически. Впрочем, если угодно… он — бывший офицер, но вряд ли в высоких чинах. В 1915 был прапорщиком, потом куда-то исчез. Чем занимался во время Гражданской войны, сказать не могу, но сейчас он, скорее всего, мелкий жулик. Альфонс, живущий за счёт состоятельных дамочек.

— Почему вы так решили? Ах, да. Вероятно из-за Марии Георгиевны…

Я в ответ лишь красноречиво промолчал, дескать, думайте что хотите.

— А можно узнать, отчего вы так легко уступили свою женщину классовому врагу?

— Не ваше дело!

— Ну, а всё-таки?

— Она никогда не была моей в том смысле, который вы подразумеваете. Гражданка Куницына — девушка свободная и может располагать собой, как ей вздумается.

— Вы ошиблись, — усмехнулся Артур. — Болховский не мелкий жулик. Он — враг. Если точнее, шпион!

— Да ладно! Вы его видели? Опереточный злодей…

— Лично возможности не имел. Но, за свои слова отвечаю.

— Хотите его арестовать?

— Пока не за что. К тому же, нам гораздо более интересно, с какой целью он прибыл?

— Это понятно. Но зачем вам я?

— Товарищ Целинская, — со значением в голосе ответил чекист, — вас очень рекомендовала. Сказала, вы — человек неординарный, изобретательный, но при этом не лишённый морального стержня. Правда, не очень предусмотрительный, но от вас этого и не требуется.

— Польщён её оценкой, но не понимаю…

— Когда вернули револьвер своему товарищу, забыли его почистить! Но поскольку, стреляли из него во врагов советской власти, претензий к вам лично нет. Поэтому, давайте пропустим все эти словесные игры и сразу перейдём к делу.

— Что вам от меня нужно?

— Да, ничего особенного! Возобновить знакомство с гражданином Болховским, а потом, как бы невзначай, представить ему нашего человека. Как видите, ничего сложного.

— И впрямь…

— Вас что-то смущает?

— Да, не то чтобы. Просто, недавно мы с Машей, то есть, гражданкой Куницыной, окончательно разругались. Так что даже не знаю, чем вам помочь.

— Да, при чём тут мы, Николай Афанасьевич? Вы себе помогите!

— Вот как…

— Именно!

— Ладно. Но мне нужно знать, где они бывают и возможность выступить там.

— Вот видите, стоило немного подумать, и сразу же появились идеи!

— Но, сразу говорю, что успеха я не гарантирую!

— Не надо ничего гарантировать. Просто сделайте.

— Хорошо.

Выступать в этом ресторане вашему покорному слуге ещё не приходилось. В качестве музыкантов там подвязались артисты «Мосэстрады», а этих ребят так просто не подвинешь. Если, конечно, за тебя не попросили из ГПУ. Впрочем, встретили меня без особой враждебности. Скорее, даже с почётом.

— Что будете исполнять, маэстро? — с непередаваемой смесью фамильярности и уважения поинтересовался дирижёр оркестра Михаил Маркович Шумин.

— А вы что-нибудь играете из моего?

— Обижаете! «Бублички», «Гоп со смыком», «Извозчика»… публика вас любит.

— Н-да. Специфический репертуар. Но выбирать не из чего… хотя.

— Есть новиночка? — сделал стойку почуявший прибыль Шумин.

— Вы позволите? — обратился к пианисту — худенькому парню с явно семитской внешностью.

— Конечно, — с готовностью отозвался тот, освобождая место за инструментом.

— Значит так, товарищи. Нот нет, так что я начинаю, а вы подхватываете. Мелодия — типичное танго. Ничего сложного…

Вдыхая розы аромат,
Тенистый вспоминаю сад
И слово нежное «люблю»,
Что вы сказали мне тогда.[35]

Первый раз я играл сам, во второй пианист решительно меня подвинул и подхватил, будто знал эту мелодию всю жизнь. Мне же оставалось только петь, а когда закончили, музыканты отставили инструменты и наградили вашего покорного слугу дружной овацией.

— Прекрасно! Просто прекрасно! — подвел итог Шумин. — Я не пророк, но уверен, что это произведение ждёт большой успех!

— Вы думаете? — рассеяно отвечал я, занятый своими невесёлыми мыслями.

— Конечно! — пискнул из-за рояля отодвинувший меня пианист. — Она как будто из сердца льется…

— Спасибо.

— Прошу прощения, маэстро, — спросил меня этот парень во время перерыва. — Я тоже пытаюсь сочинять музыку. Не согласились бы вы послушать?

Такие просьбы совсем не редкость. Множество непризнанных гениев желают показать свои творения «именитым мастерам», с тайно надеждой, что после этого последует немедленное признание. С недавних пор это стало происходить и со мной. Сначала было приятно, потом начало раздражать. Тем не менее, стараюсь не обижать юные дарования.

— С удовольствием. Только теперь совершенно нет времени. Что если на следующей неделе?

— Конечно-конечно, — закивал тот, довольный, что вообще не отказали.