Лабух

— Достаточно. Скандал такой, что побоятся, отцепятся.

Я взял бумаги, развернул. «Беларусь пытается продать последние советские разработки оружия массового уничтожения…»

Феликс давал мне оружие для защиты. Для моей и для своей, если вдруг не выберется.

— Не очень надейся, что кто–то напечатает. Где большие деньги, там быстрые трупы. В такое не лезут.

— Они самой возможности скандала побоятся. На Беларуси и так нелегальная торговля оружием висит. А здесь не гранаты, не танки с самолетами. Отвязанные у вас парни во власти… Будто не понимают, что за это с ними разберутся быстрее, чем с террористами.

— Кто разберется? Запад?

— И запад, и восток… Лаборатория финансировалась еще Министерством обороны СССР. Так что из Москвы могут спросить: а где наше?… Там ведь тоже парни непростые.

— Тем без нашего есть что красть.

— Того, что можно украсть, в России никогда и никому не хватало, Роман. Знаешь, когда там первый западный транш растащили?.. Еще при Екатерине. В этом как раз проблема России, а не в дураках и дорогах, и тем больше не в монархии или демократии. Не воровали бы, так и дороги были бы нормальные, и царь бы не мешал.

Феликс заговорил вдруг, как Крабич. Какая–то безграничная в мире нелюбовь к России, которую я любил. Возможно, потому что не мог любить Америку, в которой никогда не был. И стоял на сценах не в Нью — Йорке или Детройте, а в Москве и Красноярске.

— Я люблю Россию.

— Люби себе. Я ведь не про любовь… И вообще не про это.

Тут Феликс быстро–быстро на меня взглянул — и насквозь, как просвечивая.

Не про то он говорил, что–то в разговоре нашем все еще откладывая. Не решаясь сказать.

Достали меня эти отложенные разговоры…

— Ты Крабича давно видел?

Опять не про то… Хотя странно: как только я Крабича вспомнил — так и он сразу же. Я не один раз замечал, что не только словами человек с человеком перекликаются. Прокрутится в голове, не слышимая никому, мелодия — и ее сразу же напоет тот, кто рядом.

— Недавно. Хочешь с ним встретиться?

— Может быть… Как он живет?

— Нормально. Россию не любит.

Феликс покивал на это, соглашаясь, что опять не про то…

— Что бы ты сказал на моем месте?

Я помолчал…

— Кому?..

Помолчал и Феликс…

— Лаборантам. И что бы ты сделал?

— Ответил бы, что подумаю. А что бы сделал… Может быть, подсчитал бы, сколько оно стоит…

— Правда?

— Я сказал: может быть. А ты им что ответил?

— Ответил, как и ты, что подумаю… И долго думал, что делать. Считать, сколько оно стоит, — смерть, сколько бы оно ни стоило. Как–то остановить нужно было и лаборантов, и тех, кто за ними. Припугнуть, но как?.. И я придумал, как дурак последний, позвонить Рутнянскому. Вроде как ни от кого и ничего не собираясь скрывать. Открытым текстом спросил, знает ли он, где его разработки, кто ими сейчас занимается?.. По–американски в мозгах моих выкрутилось, что он имеет права на них, как на интеллектуальную собственность. Защитит свои интересы… Понимая, что нас скорее всего прослушивают, предупредил, чтобы он вел себя с оглядкой, осторожно — и в голову мою американскую не тюкнуло: кому звоню, с каким Рутнянским разговариваю?.. Не представлял, не допускал, что с алкоголиком, который себя не контролирует. Запало ему из всего, что я говорил, только про его интересы — да и про них наперекосяк… Он прорвался в лабораторию, шорох навел: где мое?.. Ему на бутылку нужно было, понимаешь?.. Гению — на пузырь! Не Нобелевскую премию, а стакан гари!..

Феликс поводил руками по столу, будто искал тот самый стакан… Не нашел и посмотрел с жалостью:

— Ужас… Как вы живете здесь, Роман?.. Так же нельзя…

— Живем и умираем. Как и в Америке, как и повсюду. Ты нас не жалей.

— Так не умер же, убили… И назавтра же, как убили, лаборанты мне и сказали: пристрелили Игоря Львовича бомжи какие–то по пьянке. Чтобы я понимал, что тут не шуточки…

Так оно, должно быть, и было, все при таком раскладе становилось на свои места, логически сходилось, но я сказал:

— Ты слишком много берешь на себя, Феликс. Так тоже нельзя.

Феликс, измученный самим собой, не слушал.

— Я спросил: почему?.. за что?.. В конце концов, что он мог реально сделать, кто бы и где ему поверил?.. И, слышишь, что они мне ответили?.. Ну, как свои в доску люди, у которых со мной одно дело…

— Что?

— Они сказали: не мы принимали решение.

А вот так, я подумал, они не могли сказать. А если и сказали, то с умыслом.

— И после этого ты приехал?

За воротами, к которым я сидел спиной, послышался шум мотора, потом короткий автомобильный сигнал — и голос Ли — Ли:

— Эй, кто–нибудь!.. Амед! Мне рассчитаться не хватает!..

У меня спина окаменела.

— Сейчас! — отозвался из–за дома Амед, и к воротам на пару помчались фикусолюб с асимметричным — самые богатые.

Она здесь! С ними! Ну, Ли — Ли…