Лабиринты

– Все равно надень цепи, – велит Латчер. Пока парень надевает на колеса цепи, он ходит вокруг, притаптывая снег. Расплатившись, садится за руль и едет наверх, в долину, минует детей на санках, затем разгоняется вовсю и оставляет позади последние дома деревни. Подъем делается менее крутым, Латчер нажимает на газ, машину заносит, зацепив крылом, она сшибает столб телефонной линии, но «кадиллак» все-таки выруливает на дорогу. Дальше дорога круче забирает в гору, входит в лес, на повороте машину, несмотря на цепи, заносит так, что она съезжает вниз до половины крутого откоса и, увязнув в глубоком снегу, останавливается. Латчер протискивается наружу, снег такой глубокий, что дверцу машины едва удалось открыть, Латчер стоит по пояс в снегу, затем, барахтаясь в снегу, карабкается наверх, на дорогу, срывается, снова карабкается, наконец поднявшись, стоит на дороге, отряхивается, с его шубы валятся комья снега. Дальше он бредет пешком. Дорога местами почти неразличима. Белые ели с ветвями, поникшими под тяжестью снега, высятся бесформенными снежными массивами по обеим сторонам дороги. Латчер идет словно по дну ледниковой трещины. Небо сверкает серебром. Он спотыкается, падает, встает, приподнимает то, за что зацепился сапогом, – это труп, Латчер толкает его, трясет: старика с белой щетиной на залепленном снегом лице. Его застывший взгляд устремлен на Латчера. Бросив труп, Латчер идет дальше, выходит на поляну, над вершинами елей разлит кровавый свет, солнце садится за черным хребтом, но небо еще ярко светится, лишь под елями черно-синяя темень. Дорогу переходит косуля, ей тоже тяжело идти по снегу. Следом вторая, она таращит на Латчера глаза, полные смертельного страха. Латчер почти настиг косулю, и тут она, шарахнувшись, исчезает в лесу. Заснеженный подлесок и бурелом не дают идти. Латчер пробивается через подлесок, какое-то время стоит как гигантский снеговик и стряхивает с плеч тяжелые комья снега, свалившиеся с ветвей. Все происходит в размытом двойном свете – снег на елях и небо сначала блестели как стекло, но теперь быстро темнеет, Латчер срывается на склоне, катится, останавливается, ударившись о еловый ствол, сверху на него опять валится снег; лишь через полчаса он снова выбирается на дорогу. Он потягивается, его дыхание клубится как дым, он этого не видит, только чувствует – вокруг уже непроглядный мрак, Латчер вслепую пробивается в снеговых массах, и вдруг – он на воле. Ели отступают все дальше назад, на небе горят звезды, созвездие Капеллы почти в зените, Орион наполовину скрыт зубчатым хребтом; Латчер знает созвездия. Впереди вырастают смутные очертания огромной как дом скалы, он осторожно обходит ее и снова выбирается на дорогу; появляются огни, столб с фонарем, три-четыре освещенных окна. Дорога больше не завалена снегом и даже посыпана солью. Латчер входит в трактир «Медведь», минует узкий коридор, открывает дверь с надписью «Зала», стоит на пороге, осматривая помещение. За длинным столом у стены, на которой ряд маленьких окошек, сидят крестьяне, толстяк-полицейский и хозяин «Медведя». На дальнем конце стола, под фотографией генерала Гизана,[62] четверо играют в карты. Латчер, не сняв шубу, садится за столик, рядом с которым стоят высокие напольные часы, и говорит, что в Флётенбахском лесу на заваленной снегом дороге лежит мертвец.

– Это старик Эбигер, – говорит хозяин «Медведя» и принимается раскуривать сигару. Латчер заказывает литр беци.[63] Кельнерша вопросительно смотрит в сторону длинного общего стола, за которым сидит хозяин. Он толстый, коренастый, в рубахе без ворота и жилетке нараспашку. Он встает и подходит к Латчеру. – Литр беци – такого у нас не водится. По двести наливаем.

Латчер разглядывает трактирщика:

– Зеппу Шлагинхауфен, стало быть, теперь хозяин «Медведя»? Он же и председатель общины, надо думать?

– Да уж, надо думать, – говорит трактирщик. – Так вы меня знаете?

– А ты подумай, – говорит Латчер.

– Ах ты, господи! – У трактирщика словно пелена спала с глаз. – Да ты никак Ваути Лохер?

– Тугодумом ты был, тугодумом и остался, – говорит Латчер. – Ну что, дадут мне литр беци или нет?

По знаку трактирщика кельнерша приносит водку, наливает Латчеру. Тот, по-прежнему в мокрой от снега меховой шубе, залпом выпивает рюмку и наливает себе вторую.

– Откуда же ты, черт эдакий, взялся? – спрашивает трактирщик.

– Из Канады. – Латчер снова наливает себе, выпивает и снова наливает.

Трактирщик раскуривает сигару.

– Вот Клери-то удивится, – говорит он.

– Какая Клери?

– Хе-хе, Клери Цугбрюгген. Которую у тебя Дёфу Мани тогда увел.

– А, ну да. – Латчер снова наливает себе. – Клери теперь жена Дёфу. Совсем забыл про это.

– Клери тогда забрюхатела от тебя, а все ж таки стала женой Дёфу, фрау Мани.

Латчер слегка ошарашен. И снова пьет.

– Кто родился-то?

– Мальчонка, – отвечает трактирщик. – Теперь уж сороковник ему. Вон, видишь? В карты режется, там, под генералом Гизаном.

Латчер даже не смотрит в ту сторону.

– Ну и кем же ты стал в Канаде? – спрашивает трактирщик, попыхивая сигарой.

– Уолтом Латчером стал.