Лабиринты

Попытка написать историю моих сюжетов требует нового их обдумывания. Чем я и занялся после болезни, в июне 1969 года, в холле одного отеля в Нижнем Энгадине, но, видимо, подошел к делу чересчур беспечно, наивно, чересчур поспешно. Прослеживая свои старые сюжеты, я не мог избавиться от чувства, что слишком многим когда-то пренебрег. Я зачеркивал написанное, опять и опять начинал все заново. Это было двадцать лет назад, а теперь вот я в очередной раз ворошу старые материалы. Накопились фрагменты, наброски, накопились и мои сомнения. Из нескольких страничек, появившихся тогда в Шульсе, выросли джунгли рукописей. Одна мысль вызывала другую, одно воспоминание – другое, ассоциация – новую ассоциацию. Взявшись за написание истории моих ненаписанных вещей, я поневоле должен был реконструировать историю некоторых все-таки написанных. Находя старые сюжеты, я находил себя самого, потому что с моими сюжетами я скручен-перекручен так, что концов не найти. Но я ошибся, вообразив, что мне как писателю эта работа под силу, и легкомысленно пустился в предприятие, финал которого было не предугадать. Получилось как с «Вавилонской башней»: когда-то задумал ее, начал, а пришлось бросить, чтобы от нее освободиться. Оставшееся – развалины.

IV. Встречи

Воображение не априорно, как формы нашего мышления, ему предшествует опыт. Воображению, чтобы понять настоящее, нужно воспоминание, без воспоминания о прошлом настоящее оказалось бы чем-то бессмысленным, появляющимся из пустоты и проваливающимся в пустоту. Но так как настоящее никогда полностью не совпадает с прошлым, воображению не обойтись без ассоциаций, связывающих похожее или подобное, – не обладая способностью создавать ассоциации, воображение не могло бы ориентироваться в настоящем; но воображению не обойтись и без логики, потому что именно логика выстраивает в нем временну́ю непрерывность представлений, связывая причины и следствия. Воспоминание, ассоциация и логика – это орудия, которыми работает воображение, в то же время сами по себе, без воображения, они существовать не могут. Они имманентны воображению. В наших воспоминаниях, оживающих в настоящем благодаря воображению, прошлое преображается, и это уже не просто что-то былое, пережитое, – в воображении, в силу его имманентной логики, оно предстает нам как связное и непрерывное, но в то же время воображение подверстывает сюда и что-то лишь возможное, да так убедительно, что возможное зачастую вытесняет действительно бывшее. Иногда в воспоминании нам важно не то, что было на самом деле, а то, что было всего лишь возможным, поэтому мы так легко путаем возможное в прошлом с тем, что действительно было. Историю фальсифицирует не только идеология – еще больше ее фальсифицирует воображение. Если воспоминание – фундамент воображения, то возможное – его игровая площадка. Воображение всегда готово буйно разыграться и зачастую пренебрегает скрупулезной точностью. Между тем воображение обращено не только в прошлое, то есть к воспоминаниям, гораздо больше его власть над будущим, однако будущее, как что-то еще не ставшее реальностью, представляет собой чистую возможность, а возможное включает, помимо прочего, и все желательное или нежелательное. Поэтому воображение невероятно легко оказывается в противоречии с собой же, надежда и страх одинаково сильны, в результате происходит сбой, остановка, и вот по этой причине единственное событие будущего, относительно которого нет сомнений, – смерть – играет столь незначительную роль в нашем сознании. Хотя наша эпоха, как ни одна другая, часто оказывается лицом к лицу с мертвыми, вернее, с их призраками – например, в старых фильмах, которые показывают по телевизору, полным-полно мертвецов. Сколько раз я вздрагивал, увидев на экране кого-то из актеров, игравших в моих пьесах и давно умерших, а когда в фильме участвует массовка, я думаю: многие ли из этих людей еще живы? Чаплин вновь и вновь является из небытия, Мэрилин Монро, Хэмфри Богарт, Кларк Гейбл… Как часто они покидают царство мертвых – мы привыкли к призракам. Кстати, к призракам политиков тоже. Снова и снова вопит и размахивает руками Гитлер, Черчилль растопыривает два пальца жестом «Victory», Сталин смотрит на марширующие где-то внизу людские массы. Мы вытесняем мысль о смерти. Живем себе, как будто мы бессмертны, хотя со смертью сталкиваемся на каждом шагу.