Лабиринты

Мигом слуги поставила столы, а возле столов дубовые скамьи, обитые медвежьими шкурами, а для боярина и боярыни поставили два глубокие, у греков прадедами добытые, обитые золотом кресла. Смолистые лучины ярко освещали сад. Скрипач со скрипкой стоял наготове. Боярин подошел к скрипачу, взял из рук его скрипку, коснулся рукой струны и сорвал, тронул другую — и сорвал. И так до последней.

— Плохие у тебя, молодец, струны! — сказал боярин. — А я хочу нынче музыку полною, громкою! Эй, мои верные стрельцы-соратники, Станько, Гойнич и Резан, возьмите вот этого соседа моего, Рамашковича, за белые плечи и сделайте к банкету струн! А ты, красна пани, жена моя садись рядом со мной в золотое кресло и, пока слуги мои смотают материал на струны, на ту вон белу яблоньку, будешь пить со мной, справляя тризну по гладкому бояричу.

Страшные даже в Бутрымовой дружине Станько, Гойнич и Резан, сверкнув залитыми кровью глазами, принялись за кровавое дело: повалили боярича на землю, вспороли живот и после, водя вокруг яблони — той самой яблони, под которой полчаса назад он стоял с прекрасной паняй Марой, — наматывали на пень струны.

Не прошло и часа, как струны были промыты, скручены, просушены на огне и натянут на скрипку. Музыка заиграл веселую застольную песню, но ни песни той, ни голоса скрипки не слышала прекрасная пани Мара. Бледная, она спокойно спала в кресле сном вечным, сердце ее не выдержало мужнего банкетного угощения и разорвалась. Только боярин до восхода солнца с дружиной продолжал тризну над молодыми покойниками, слушая плач скрипки и заливая совесть вином.

Много таких и тому подобных дел имел на совести боярин Бутрим и не унимался в лиходействе своём.

Тем временем проходили годы за годами, а с ними наступила одинокая, угрюмая старость. И раз за разом всё чаще к боярину стали приходить воспоминания, а вместе с ними покаяние и боязнь суда Божия. В такие моменты боярин Бутрим или доставал с полки, дедовской рукой, на пергаменте, глаголицкими буквами писанный псалтырь и читал его, проливая слезы и отбивая поклоны, или убегал из дома и шел на святые места, ища себе отпущения грехов при исповеди, или хотя бы наказания. Да только ни один духовник, выслушав кровавые события жизни его, не решался дать ему отпущение грехов. И много воды пронесла Двина мимо песчаной боровой пустыни, в которой жил святой старец Ахрем, пока попал туда наш боярин.

Старец Ахрем, выслушав исповедь боярина, дал ему такую совет:

— Велики грехи твои, раб Божий, но милость Божия большое и мудры помышления Его. Возьми все свое состояние, — наставлял отшельник, — построй храм Богу. Пусть от всего имущества, твоего останется тебе всего столько денег, сколько надобно, чтобы сделать сосновый гроб. И за тот остаток сделай себе гроб. А когда будут освещать твою святыню, поставь свой гроб за алтарем и ляг в него. И лежи в гробу до конца обряда святого, мессы Божией. Может, Бог пошлет тебе прощение свое, пошлет тебе спасение.

И вот стал распродавать боярин Бутрим имущество своё, и сокровища свои. За неисчислимое богатство начал строить храм Богу. Построил и украсил богато за все сокровища свои, а за последние медяки сделал себе сосновый гроб.

В день рукоположения святыни лег боярин в гроб за алтарем и молился Богу. Началась святая служба. Сквозь мысли боярина стали протекать живыми образами все его кровавые и слезные дела. И стали проходить пред ним обиженные им люди. И каждый становился перед ним и горько бросал ему свою обиду. Но боярин бил в грудь перед каждым и говорил:

— Господи, милостив будь, мне грешному! А ты, обиженный мной брат, прости меня!..

И отходили длинными рядами обиды от него успокоенные. Уже заканчивалась святая служба, и процессия со всем народом вышла крестным ходом вокруг храма.

И отступили все обиженные от боярина. Встал вокруг него цветущий сад, и обняла его майское ночь. И видит он возле себя яблоню, покрытую цветами, а под яблоней жену свою Мару и Ставра, боярича молодого. Он — сияющий, задумчивый — смотрит в небо на звезды, а она, склонивши ему на плечо головку, роняет искрящиеся слезы… И забыл боярин об раскаянье своем: в сердца шевельнулся раздавленный змей злобы. И хотя ударил боярин в грудь и произнес:

— Господи, милостив будь мне грешному! — но не мог смириться перед ними и просить прощения. Видение исчезло. Боярин услышал благочестивые пение народа и духовенства за стенами храма, а через минуту опять увидел сад и этих двоих. И снова он ударил в грудь и молил Бога и не мог смириться с ними. И третий раз перед глазами души его явились они, и третий раз он не покорился.

В этот момент застучала, загремела, расступилась земля, и провалилась в бездну святыня. Остался только народ, да на том месте, где был алтарь, теперь лежал каменный гроб. Это был тот самый гроб, в который лег боярин, да только он теперь обернулся в камень.

И до сих пор на вершине горки лежит тот каменный гроб, а в нем застывший боярин Бутрим Немиров, приговоренный до судного дня лежать за то, что в момент чистого прозрения не смог простить жене своей перед судом Божьим.