Лабиринт

Элэйс с восторгом слушала отца. «Когда дойдет до дела, я его уломаю».

И она потупила глаза, покорно сложив руки на коленях:

— Ну конечно, paire. Все будет, как ты скажешь.

Пеллетье подозрительно покосился на дочь, однако заговорил о другом.

— Я хотел попросить тебя еще об одной услуге, Элэйс. Виконт Тренкавель затевает большое празднество в честь возвращения — сейчас же, пока не разошлись слухи о неудаче переговоров с графом Тулузским. Дама Агнесс сегодня будет стоять вечерю не в часовне, а в большом соборе. — Он помолчал. — Мне бы хотелось, чтобы ты была там. И твоя сестра тоже.

У Элэйс перехватило дыхание. Службы в часовне она время от времени посещала, но отец никогда не настаивал, чтобы она входила в собор.

— Я знаю, ты устала, но для виконта Тренкавеля очень важно сейчас не давать действительных поводов для обвинений — в том числе и против близких к нему людей. Если в городе есть шпионы — а я в этом не сомневаюсь, — очень важно, чтобы слух о наших духовных провинностях, как они это понимают, не дошел до ушей врагов.

— Дело не в усталости, — горячо возразила Элэйс. — Епископ де Рошфор со своими церковниками — лицемеры. Они проповедуют одно, а делают другое!

Пеллетье покраснел, и Элэйс не поняла, была то краска гнева или стыда.

— А ты, значит, тоже пойдешь? — возмутилась она.

Пеллетье отвел глаза.

— Как ты понимаешь, мы с виконтом будем слишком заняты.

Элэйс бросила на отца сердитый взгляд.

— Очень хорошо! — сказала она, помолчав. — Я исполню твою просьбу. Но не жди, что стану преклонять колени перед статуей сломленного человека на деревянном кресте или молиться ему.

Она тут же испугалась, что наговорила лишнего. Но к ее изумлению, отец в ответ расхохотался.

— Так-так, — сказал он. — Я и не ждал от тебя иного, Элэйс. Но будь осторожна. Не спеши открывать свои взгляды перед каждым встречным. Они только того и ждут.

Элэйс провела несколько часов в своих покоях. Приготовила припарки из дикого майорана на распухшее плечо и прилегла, прислушиваясь к добродушной болтовне своей служанки.

Если послушать Риксенду, мнения по поводу ее бегства из замка разделились. Одни восхищались твердостью и отвагой Элэйс. Другие — и среди них Ориана — осуждали ее. Ее самовольство выставило якобы дураком ее супруга. Более того, поставило под удар всю миссию. Элэйс надеялась, что Гильом так не думает, однако надежда была слабой. Муж ее вообще склонен был думать и рассуждать заодно с большинством. И к тому же был болезненно самолюбив. Элэйс по опыту знала, как он жаждет всеобщего восхищения, как стремится выделяться среди других и как часто это желание заставляет его говорить и делать вещи, вовсе не свойственные его истинной природе. Если Гильому покажется, что его оскорбили, невозможно предсказать, что он натворит.

— Но теперь уж им придется замолчать, госпожа Элэйс, — уверила ее Риксенда, смывая с плеча и шеи остатки травяного настоя. — Все вернулись благополучно, а значит, Господь за нас, не так разве?

Элэйс выдавила слабую улыбку. Она опасалась, что Риксенда увидит дело в ином свете после того, как в городе проведают об истинном положении дел.

Гул колоколов взлетал в пестревшее розоватыми облаками небо, когда они вышли из Шато Комталь и двинулись к собору Святого Назария. Во главе шествия выступал облаченный в белое священник, воздевший высоко вверх золотой крест. За ним тянулись другие священники, монахи и монахини.

Дальше шла дама Агнесс, жены консулов, а в самом конце — придворные дамы. Элэйс волей-неволей пришлось занять место рядом с сестрой.

Ориана не перемолвилась с ней ни единым словом — ни добрым, ни злым. Она, как обычно, привлекала к себе восхищенные взгляды. Сегодня сестрица нарядилась в темно-багровое платье. Тонкий золотой с чернью поясок, туго обхвативший стройную талию, подчеркивал ее пышные бедра. Черные волосы были вымыты и умащены маслом, руки молитвенно сложены перед грудью, так что всем был виден изящный кошель для милостыни, свисавший с запястья.

Элэйс подозревала, что кошелек подарен поклонником, и не бедным, если судить по нашитым вокруг горловины жемчужинам и гербу, вышитому золотой нитью.

Элэйс за церемонным видом сестры угадывала злость и подозрительность.

Франсуа она заметила только тогда, когда слуга тронул ее за плечо.

— Эсклармонда вернулась, — шепнул он ей на ухо. — Я сейчас от нее.

Элэйс развернулась к нему:

— Ты с ней говорил?

Он замялся.

— По правде сказать, нет, госпожа.

Элэйс поспешно стала выбираться из рядов.

— Я пошла.

— Прости, госпожа, не лучше ли дождаться конца службы?

Они уже вошли в собор.

Элэйс оглянулась на дверь. Едва пропустив шествие богомольцев, вдоль задней стены сомкнулся ряд монахов. Из-под клобуков смотрели бдительные глаза. Эта стража никого не пропустила бы незамеченным.

— Ваш уход может повредить отцу или даме Агнесс. Его могут истолковать как знак вашего сочувствия новой церкви.

— Конечно, ты прав. — Элэйс помолчала, соображая. — Передай Эсклармонде: я приду, как только смогу.

Элэйс обмакнула палец в кропильницу и перекрестилась святой водой. Она помнила, что за ней могут наблюдать.