Лабиринт Ванзарова

– Измучился я вконец, – начал исповедь, будто толкнул засевшее в грязи колесо. – Сил моих больше нет… Так и стоят перед глазами… Раньше ночью, а теперь и днем смотрють… И смотрють… И молчат… Не могу больше, душу изорвали…

Он дернул отворот тулупа. Ванзаров молчал. Признанию помогать нельзя.

– Такая мука, господин хороший, спать не могу, есть не могу… Такая мука нестерпимая, – повторил он. – Четвертый день как в аду страдания терплю…

Ванзаров легонько кивнул, будто понимая. Пяткина прорвало. Он говорил, как встал на Казанской улице, как подошла парочка, мужчина не слишком высокий, плотный, в одном кепи, посадил женщину, якобы та напилась, сказал отвести на Обводный, там она дом укажет. Дал три рубля. Пяткин привез и обнаружил, что она не дышит, иней на лице. Он испугался, стащил с пролетки, благо вокруг пусто, и отправил по откосу канала в сугроб.

– Там она лежит… И с того часа не стало мне покоя… Приходит она ко мне по ночам, смотрит, молчит, будто я в чем виноват… Так теперь еще днем повадилась… Поедем, ваше благородие, покажу место… Надо ее по-людски схоронить… Чтоб душа ее успокоилась… Иначе не будет мне покоя…

Закончив, Пяткин опустил голову.

– Ты ей лицо платком замотал? – спросил Ванзаров.

– Как же иначе, – согласился извозчик и тут сообразил, что этого полицейский знать не может. – Да как же вы…

Ванзаров сделал успокаивающий жест.

– Ее нашли. Она в мертвецкой Обуховской больницы. Когда ее к тебе посадили?

– Выходит… Во вторник, 22-го… Под вечер, уже стемнело…

– Точное место на Казанской помнишь?

Пяткин так запомнил, что больше туда не сунется.

– Опиши мужчину, который ее подсадил.

Словесный портрет извозчик составил без особых усилий: рост ниже среднего, плотный, лицо круглое, гладко выбритое, неприметное, стрижка короткая, носит кепи, пальто добротное, теплое, одет чисто. Под конец добавил:

– Силен очень, даму в обнимку тащил одной левой… Спутал меня окончательно… И деньги эти проклятые сунул, – Пяткин хотел было вынуть трешку, к которой не прикасался. Да застеснялся.

– Благодарю за честность, – сказал Ванзаров.

Он подумал: что бы изменилось, если бы извозчик рассказал о происшествии сразу, 23 декабря? И не нашел надежного ответа. Быть может, прав Ориген Александрийский: есть некая таинственная причина, неведомая простым смертным, из-за которой в жизни происходит так, а не иначе. Сыскная полиция ей подчиняется. А не только градоначальству, Департаменту полиции, охранному отделению и корпусу жандармов. Кому только сыск не подчиняется.

– Так что ж мне теперь, господин Ванзаров? – Пяткин глянул со страхом и надеждой. Неизвестно, чего больше.

– Вина твоя только в том, что испугался, – ответил Ванзаров, понимая, почему извозчик не кликнул городового: его бы сделали виновным, приставу это так просто, как подарки от купцов получать. – За это не судят. Конец твоим страхам. Или не все рассказал?

Таким доверием проникся Пяткин к полицейскому, что не скрыл: еще с ним напасть приключилась. На Английском проспекте подошел поздороваться с товарищем-извозчиком, а тот мертвый оказался. Убег так, что лошаденку свою чуть до смерти не загнал. Кто такой и что приключилось с тем извозчиком, Пяткину совсем неведомо…

Осталось предположить, что простой ванька и бывший филер были связаны чем-то невидимым. Словно улавливали эманации друг друга. Какое ясновидение может такое предсказать? Нет такого прибора. Никто эту тайну не разрешит. Жаль, конечно…

– Конец твоим страхам, Пяткин, – сказал Ванзаров, протягивая извозчику ладонь как равному. – Живи спокойно, ночами высыпайся. Не слишком сдирай с пассажиров. Особенно на праздники.

Не веря, что такое возможно, его не обвинили, извозчик бережно пожал руку барину, ощутив, какая ладонь по-мужицки крепкая, закаленная. Душа его испытала облегчение, будто попала в рай. От полноты чувств Пяткин готов был отвезти доброго господина куда ему вздумается, хоть в Гатчину. Но тот скрылся на лестнице.

– Что встал, вылупился? – беззлобно сказал Соколов. Наблюдая за разговором, он не расслышал ни слова. – Получил, что хотел, так иди с миром. А то в камеру засажу…

В приемном отделении сыска было холодно. Два дня не топили. Свет Ванзаров включил, но остался в пальто. Задерживаться не собирался. Скоро должен появиться Аполлон Григорьевич, надо успеть проверить кое-что. Из книжного шкафа, забитого городскими справочниками, Ванзаров вытащил том, в котором были собраны адреса домов с домовладельцами. Он перелистывал на Петербургскую часть, 4-й участок, когда с лестницы донеслись шаги. Кто-то поднимался в сыск. Явно не Лебедев. На пустой лестнице шаги слышны отчетливо. Положив раскрытую книгу обложкой вверх, Ванзаров стал ждать. Наконец, постучали. Он разрешил войти.

Дверь пропустила даму в меховой ротонде ценой в годовое жалование чиновника сыска. От столичных морозов кожу лица она спасала зимней вуалью. Разглядеть сквозь нее не смог бы даже зоркий глаз.

– Господин Ванзаров, к вам посетительница, – доложил Соколов.

Помощник пристава испытывал почтение к стоимости наряда. О таких мехах его жена могла лишь мечтать.