Лабиринт в пустыне

Я услышал какой-то отдаленный нарастающий гул, его услышала и она, девушка моей мечты, и мгновенно побледнела. Она хлопнула в ладоши, но могла бы этого не делать — вокруг нашего стола уже суетились служки, хаотично собирая все угощения со стола и утаскивая все в галерею. Слезы стояли в глазах у моей ненаглядной, она взяла мою руку и что то проговорила на своем языке, как я понял, трогательно прощаясь. Но я этого не хотел! «Нет! — ответил я ей на чистейшем русском, — буду защищать тебя до последней капли крови!». Каким-то образом она поняла меня и прикоснулась лбом к моим рукам. И в ту же самую секунду, как она отняла голову от моих рук, она четко и громко скомандовала: «Ки!». Не знаю, что означало это слово, но в ту же секунду из пола появились рельсы, примчался золотой паровозик высотой по пояс. Я решил уже ничему не удивляться, что бы ни происходило. Даже если за мной приедет розовый слон с золотыми кисточками на ушах, это не должно удивлять меня. В ту же секунду служки кинули меня прямо в грузовой вагон. Я закричал, что я сделаю все, чтобы найти ее, и тут же машинист- карлик втопил самую последнюю скорость, моя голова откинулась назад, вопль застрял в горле, и мы умчались вперед. Поезд шел гладко, я не подпрыгивал на ухабах. Отчасти это происходило от того, что, не смотря на всю маленькость размеров, поезд был качественно сделан, а отчасти потому, что мы все еще колесили по замку. Мы неслись по длиннющим коридорам, заворачивая в бесконечные рукава и тупики, и эти коридоры не кончались. Я стал уже сомневаться в своем глазомере, потому что мы ехали с большой скоростью и преодолевали уже десятки километров, в то время, как снаружи замок, разумеется, не выглядел таким огромным. Запасное виртуальное пространство, вот в чем дело, подумал я. Параллельная реальность. Наверное, такое же пространство, как та кроличья нора, в которую я упал. Понастроили тут себе виртуальных хором, не знамо зачем. «Кто так строит? Ну кто так строит?»(с) Я не знал ответа на этот вопрос, как и не знал его на вопросы, куда и зачем меня везли. Подумать о том, чтобы выпрыгнуть на ходу было невозможно: мы неслись так, что свист стоял в ушах. Я пытался докричаться до машиниста — безрезультатно, такое ощущение, что у него были беруши в ушах, и он будет выполнять приказ до последней капли крови. Не люблю таких исполнительных служак, которые готовы исполнить приказ даже ценой жизни окружающих. Все-таки каждый человек должен знать, что есть и другая жизнь после работы, что на работе жизнь не заканчивается. Иначе это становится чревато катастрофами, как для самого человека, так и для людей вокруг него. Жизнь делает человека милосердным, слепое выполнение приказов делает его циничным и бесчувственным. На каком-то из поворотов я почувствовал, что меня тошнит и, набрав в легкие воздуха, изо всех сил прокричал карлику, чтобы он остановил, иначе я заблюю его чудесный золотой паровозик, и весь гребаный замок целиком заблюю! Я не сомневался в своих силах и своем желудке, я угрожал почти профессионально! И, о чудо, карлик сбросил скорость, мы проехали еще один поворот и он остановил. Здесь паслись прекрасные розовые фламинго, серебристые пальмы поблескивали всеми кристаллами — место было чудесное, но мне было совсем не до того. Я вывалился из паровозика на землю-матушку и лег навзничь: голова кружилась, меня тошнило, но я был рад, что хотя бы ненадолго прекратились эти адские гонки. Карлик встал над моей головой, руки в боки, ворчливо высказывая все, что он думает обо мне на своем непонятном языке. Хвала небес, из всей его ругани я понял лишь одно: что мы опаздываем. «Куда мы так мчимся и зачем?», — попробовал я задать ему вопрос, но он ничего не понимал, лишь помотал головой и торопил меня. Моя тошнота, как ни странно, прошла, и я кое-как заставил себя заползти обратно в паровоз. В конце концов, это моя прекрасная девушка сюда меня посадила, не на корм же людоедам меня везут. А хоть бы и на корм, принять смерть из ее рук — честь для меня. По-моему, карлик услышал эти мои мысли, бросил на меня косой взгляд, издал осуждающее кряхтение и втопил педаль газа в пол. И мы помчались еще быстрее. Я остро пожалел, что не взял и не спросил ни у кого бумажных пакетиков, и в ту же секунду карлик протянул мне пачку. Пакетики были с королевским тиснением. Честно говоря, использовать их по назначению, было очень жалко. Я кое-как сдержался, когда на последнем повороте нашу колымагу развернуло так, что хвост почти соприкоснулся с кабиной машиниста, где восседал невозмутимый карлик. Передо мной сработала вышитая золотом подушка безопасности, и я воткнулся носом во все эти золотые тиснения, да так сильно, что когда отлепил голову, на ней остались вмятины. Карлик широким жестом показал, что мы приехали и мне пора выползать. Я вышел и потянулся. Моему взору открылся вход в огромную пещеру, завешенную длинными лианами. Из крайнего любопытства я подошел поближе и встал в нерешительности перед входом, и тут вдруг карлик изо всей силы дал мне такой пендель под мое настрадавшееся в ходе гонки мягкое место, что я пролетел еще несколько метров. И встал как вкопанный. Потому что ничего подобного ни до, ни после я не видел. Разве что читал в сказках. Предо мной сидели три древних старухи. Казалось, дунь на них, и они рассыплются в прах, такими старыми они были. Таких уже, наверное, нет смысла класть в гроб, они просто на глазах все больше растворяются в воздухе и обращаются в прах. Старухи сидели на черных стульях с высокими спинками, напоминающими трон. И пряли. И все бы ничего, но пряжи нигде не было видно. Они просто делали своими длинными костлявыми пальцами щипок в пространстве, и светлая прочная нитка появлялась в их руке. Они пряли из воздуха. И тут я похолодел и начал пятиться назад. Одна из старух внимательно посмотрела на меня. Зрачки у нее были белые, как у незрячей, но я могу поклясться, что она прекрасно меня видела. Она подняла свой костлявый палец и начала говорить на каком-то очень-очень древнем языке, про который я мог читать только в книгах, ни одно слово из него мне было неизвестно. И всё-таки я ее отлично понимал. Она рассказала в подробностях всю мою жизнь, от начала зачатия до сегодняшнего дня и уложилась в мгновение. Я вздрогнул. Это была правда. Она сказала, что я могу попытаться, но от судьбы мне не убежать. Она сказала, что вся моя судьба уже сплетена и находится в ее руках. Она сказала, что любые попытки изменить жизнь чреваты тем, что нитка порвется, и все внезапно закончится моей смертью. Она приказала мне не дергаться. Она сказала мне жить ту жизнь, которую для меня уже сплели. Она сказала, что выхода нет и все бессмысленно. Она сказала, что я сам во всем виноват. И тут меня прожгло. Я сказал самому себе, что все, в чем я виноват, я уже исповедовал Богу. И да, конечно же, я не могу про все знать, и, разумеется, какие-то грехи остались. Но я все-таки очень хочу вспомнить, познать и исповедовать и их. А если кто-то хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым, просто желает управлять мной. Все-таки, мой один единственный визит к школьному психологу не пропал даром: тогда эта прекрасная тетечка спасла меня от математички — энергетической вампирши, а сейчас все её фразы просто мгновенно всплыли в моем воспаленном мозгу. Чувство вины — рычаг для манипулятора. Тут же я очнулся от оцепенения, в которое старуха меня ввела и сделал обманное движение, как будто я хочу подойти к ней. На самом же деле развернулся и дал деру. И в тот момент, на мгновение я увидел, что все три старухи открыли третий глаз во лбу, который горел красным пламенем, и этим огнем они резко попытались прожечь мне спину, но что-то холодное и маленькое между моих лопаток отразило удар. От ужаса я едва не запутался в лианах на выходе. О, как я бежал. Как я бежал. Карлик что-то кричал мне во след, наверное, хотел посадить в свой золотой паровозик, аттракцион для блевания, но мне было все равно. Я бежал так, как не бегал на физкультуре в 5 м классе. Деревья расступались передо мной. Золотая плитка крошилась и выстреливала во все стороны из-под моих ног. Птицы громко заливались, указывая мне дорогу. Я бежал, как в последний раз. Судьбу они мне там сплели, ага. Не пытайся, говорят, изменить — убьеть. Ага, ага, старые дуры. Так я и повелся. Трехглазые сморщенные столетние протухшие курицы. Сидят там веками, всякую хрень таким дуракам, как я, мелют, а те им верят. Ни одного нормального бунта за всю историю веков. Ни одной качественной революции за последние сто лет. Человек хавает слово «судьба». Верит, что ничего нельзя изменить. Внушили нам эту хрень три сморщенных бесплодных смоковницы, сделали 8 миллиардам людей на планете Земля лоботомию, а те ноют: «Ой, ничего нельзя сделать, не судьба так не судьба». Ох, как я ненавижу это в себе, ведусь на любую старину, все мое критическое мышление просто отключено: я же тоже открыл рот, повелся на этот аттракцион, отработанный веками — доставание нити из воздуха. Но любопытство — порок, и стоит самого дорогого — нормальной здоровой жизни, способности самостоятельно принимать решения и менять свою жизнь. Мы рождены со свободной волей, Бог не рождал нас связанными по рукам и ногам. Это такие мифические старые бабки хотят плести нашу судьбу, хотят, чтобы мы были связаны. Они хотят заковать нас в цепи бездействия и покорности ими же сплетенной «судьбе». Но мы рождены свободными и по своей же воле должны прийти к Богу. Иначе в этом во всем не было бы смысла. Иначе наша бы жизнь не имела значения. Наш путь к Богу, наш свободный выбор, наш волевой отказ от зла — вот что главное, вот за что нужно бороться, вот где наша революция, вот для чего мы рождены.