Лабиринт тайных книг

Жорж страшно оскорбила Фредерика, выведя его в своем последнем романе в образе князя Кароля. Образ был сразу узнан всеми. Раненое самолюбие Шопена не позволяло ему мечтать о примирении. Она выставила на общее обозрение все его недостатки, все, что знала о нем. Он старался изгнать ее из своего сердца, не испытывать никакого сожаления или ностальгии по прошлому счастью. Ностальгия… она могла быть теперь только по родине. Но и она не помогала ему собраться с духом, чтобы посвятить музыку своей любимой Польше. Слова кантаты, казалось, говорили о нем: «Над серыми скалами созерцают землю обетованную золотые лучи Божественного света — конечную цель, пределы, к которым устремляются земные братья: но никогда не смогут они их ни достигнуть, ни разделить с ними счастье. И может быть, навсегда забытые, исчезнут навечно из памяти».

Да, слова говорили о нем. Он больше не мог следовать за той, которую любил, не мог снова утешиться в ее объятиях, хотя желал этого больше всего на свете. Сожаление о невозможности вернуться к былому убивало в нем все способности к созиданию. Впервые он не мог выразить свои чувства в музыке, не мог притронуться к клавишам.

«Это болезнь».

Фредерик почувствовал собственную неискренность. Он отдавал себе отчет, что остававшаяся в нем энергия не растрачена. Она еще может быть освобождена, как в те времена, когда он был с Жорж. Это душа хотела смерти, а не тело. И следовало сопротивляться всеми силами. В andante нужно сменить тональность. Может, взять соль мажор, звучащий решительно и твердо?

Он сидел перед роялем в полном одиночестве и впервые за эти месяцы знал, что нужно делать. Нужно оттенить патетику текста сдержанной музыкой, предоставив мелодии главное место. И именно так назвать этот отрывок — «Мелодия». Cantabile, которое врезается в память и остается в ней навсегда. Cantabile, которое нравится богам.

Только после этого придет смерть и конец страданий. Достаточно лишь музыки, его последней, самой простой мелодии — завещания Фредерика Шопена.

44 Июль 1971 года. Париж, улица Ботрейи Фальшивая мелодия

Взгляд, затерявшийся в пустоте. Равнодушная улыбка.

Памела вернулась домой полумертвая, упала в объятия Джима, прозрачная, опустошенная, и его сердце сжалось. Но он снова свел все к шутке: «Знаю, что ты теряешь сознание, когда видишь меня».

Джим слишком любил ее, чтобы трезво оценивать положение вещей. С ней он терял все ориентиры, предпочитал не видеть фактов и реагировал по привычке. Раньше Памела всегда улыбалась, но не сейчас. Она была практически без сознания, как прокаженный в последней стадии, когда нервные окончания полностью атрофированы. Если бы ее сейчас жгли огнем, она не заметила бы.

Джим посмотрел на Альдуса. В глазах его таилась бесконечная печаль. Музыкант отнес Пам на руках в другую комнату и уложил на кровать. Откашлявшись, сказал:

— Это пройдет, как обычно.

— Да, постараемся привести ее в нормальное состояние, — подхватил Альдус.

Джим кивнул, хотя не верил в это:

— Мы столько раз пытались снова сблизиться, но, кажется, сейчас это уже невозможно.

Джим находился в отчаянии. Альдус понимал, что эта встреча отбросит его назад, в депрессию.

К сожалению, уже ничего нельзя было сделать. Мелодия оказалась фальшивой. Страсть к Памеле стала настоящей клеткой, тюрьмой для Джима, и он не освободится от наваждения, пока не поймет правду.

Но чаша еще не переполнена. Как скоро это случится? Альдусу придется следить за обоими, другого выхода нет.

45 31 августа 2001 года. Париж, дом комиссара Дженессе Путешествуя по собственному сну

Даниэль Дженессе спит мало и обычно не видит снов. Или просто не может вспомнить их. Кто-то когда-то сказал ей, что ее рационализм блокирует фантазию. Но сегодня ночью она видела сон, четко помнила его и долго думала о нем.

Ей снилась Жаклин Морсо, американка, обвиняемая в убийстве Жерома Дзубини. Во сне Жаклин благодаря чьим-то проискам оказалась вовлеченной в эту историю, а Даниэль поняла, что там произошло на самом деле.

Все становилось ясным… хотя совершенно абсурдным.