Читаем Лабиринт тайных книг полностью

Коллар выходит из кабинета с поникшей головой, и Даниэль испытывает облегчение. Она надеется, что на правильном пути. «Эта Жаклин начинает нравиться мне».

<p>39</p><p>26 июня 1971 года. Париж, «Кафе де Флор», Сен-Жермен-де-Пре</p><p>Боишься быть одним из многих?</p>

Джим говорил слабым, хриплым голосом, держа в руках конверт магазина «Самаритен». Он вытащил журнал с интервью Жан-Люка Годара и показал Альдусу и его другу, режиссеру Алену Ронэ, будто в журнале была заключена единственно возможная правда.

— Я убежден. Это мой путь, и я должен сделать все, чтобы мои фильмы были поняты нужными людьми. В этом мое спасение, понимаете?

Альдус посмотрел на друга. Это он, вернее, его жена Аньес знала кого-то в «Синематеке», кто мог бы помочь Джиму.

Ален уже видел фильмы Джима, считал их слабыми и очень умело перевел разговор на теорию кино:

— Кино — это не революция, театр тоже. Скорее, они призваны быть утешением. Люди идут в кино или в театр не для того, чтобы строить баррикады, а чтобы переживать эмоции, которых не могут найти в обыденной жизни. Очень просто, не так ли? К сожалению, катарсис служит предохранителем от любого типа революции.

— Я не согласен. Кино должно указывать путь, так же как театр и поэзия. Музыка — да, это утешение, ностальгия, она оставляет тебя там же, где нашла. Но кино и поэзия меняют тебя внутри, и это настоящая революция.

— Не думаю, Джим. Конечно, то, что ты делаешь, может изменить людей. Я имею в виду — только что-то конкретное. Действие, которое следует за идеей. Остальное, если не быть осторожным, может быть использовано теми, кто имеет власть. Поэтому в первую очередь нужно подорвать эту власть, возможно и насильственным путем.

— Я могу заниматься только тем, что умею. Мне неинтересно участвовать в демонстрациях, я могу их наблюдать со стороны, делать заметки, чтобы потом выразить мое отношение к происходящему. Может, даже восхищение.

— Не чувствуешь себя в центре внимания? Боишься быть одним из многих?

— Ошибаешься, мой друг, все как раз наоборот.

Но Ален не мог понять, он был слишком вовлечен в «борьбу со властью», и все его мысли пропитывала идеология этой борьбы.

Для Джима все было по-другому. И не могло быть иначе. В свое время он видел огромные толпы, движимые одним его дыханием, одним жестом, одним его взглядом, брошенным в людскую волну. Он ощущал огромное давление, ответственность перед этими людьми, хотя и не понял этого сразу. Иногда ему казалось, что он уже все видел, что прожил уже сто лет и устал от всего.

И в этот раз он остался непонятым. Поднялся и, покинув Альдуса и Алена в знаменитом парижском кафе, ушел с высоко поднятой головой. К сожалению, он не был одним из многих. И это начинало давить на него.

<p>40</p><p>30 августа 2001 года. Париж, улица Ботрейи</p><p>Своя жизнь</p>

Вернувшись домой, я сразу берусь за кисти. Караваджо — слишком сильный стимул, чтобы не использовать его. У меня до сих пор перед глазами образы великого художника.

Я обосновываюсь в комнате с большой картиной на стене, написанной, как подтвердил Раймон, его отцом. В этом доме было его ателье в семидесятые-восьмидесятые годы. После смерти отца Раймон не стал трогать его вещи, и потому все инструменты и материалы художника остались здесь.

Говоря о своем отце, Раймон выглядел настолько печальным и потерянным, что, получив разрешение пользоваться красками и всем прочим, я тоже замолчала.

И вот я перед чистым холстом, все ужасное, что произошло со мной в Париже, забыто на время. Начинаю набросок… треснувшее яйцо, из которого выползает змея. Змея — это искушение. Но не только. Это что-то, что побуждает, подталкивает тебя к преступлению, которое ты не хочешь совершать, но которое становится неотвратимым.

Процесс рисования змеи уже почти не зависит от меня. Она будто сама заполняет полотно, знает сама, куда ползти. Движется в сторону сердца! И останавливается, только когда приближается к нему А оно открыто настежь, всему миру!

Отодвигаюсь от полотна, чтобы увидеть все целиком. Этот набросок говорит обо мне! Я должна разобраться, что происходит со мной. И с удивлением понимаю, что мне хочется как можно скорее показать рисунок Раймону.

Чувствую облегчение и, складывая краски и кисти в ящик, обнаруживаю в нем блокнот, похожий на тот, что дал мне клошар. Беру его и, несмотря на то что он весь в пыли и паутине, начинаю перелистывать. На первой странице две буквы: «J» и «М», которые могут быть инициалами. «J» и «М» — это и мои инициалы! Тут же рядом с буквами отмечено: «Июль 1971 года». Лишь немногие страницы исписаны, остальные совершенно пусты.

Заметка: «Прочесть книгу вместе с Альдусом» — и ниже стихи:

Перейти на страницу:

Все книги серии Книга-открытие

Идеальный официант
Идеальный официант

Ален Клод Зульцер — швейцарский писатель, пишущий на немецком языке, автор десяти романов, множества рассказов и эссе; в прошлом журналист и переводчик с французского. В 2008 году Зульцер опубликовал роман «Идеальный официант», удостоенный престижной французской премии «Медичи», лауреатами которой в разное время становились Умберто Эко, Милан Кундера, Хулио Кортасар, Филип Рот, Орхан Памук. Этот роман, уже переведенный более чем на десять языков, принес Зульцеру международное признание.«Идеальный официант» роман о любви длиною в жизнь, об утрате и предательстве, о чувстве, над которым не властны годы… Швейцария, 1966 год. Ресторан «У горы» в фешенебельном отеле. Сдержанный, застегнутый на все пуговицы, безупречно вежливый немолодой официант Эрнест, оплот и гордость заведения. Однажды он получает письмо из Нью-Йорка — и тридцати лет как не бывало: вновь смятение в душе, надежда и страх, счастье и боль. Что готовит ему судьба?.. Но будь у Эрнеста даже воображение великого писателя, он и тогда не смог бы угадать, какие тайны откроются ему благодаря письму от Якоба, которое вмиг вернуло его в далекий 1933 год.

Ален Клод Зульцер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Потомки
Потомки

Кауи Харт Хеммингс — молодая американская писательница. Ее первая книга рассказов, изданная в 2005 году, была восторженно встречена критикой. Писательница родилась и выросла на Гавайях; в настоящее время живет с мужем и дочерью в Сан-Франциско. «Потомки» — дебютный роман Хеммингс, по которому режиссер Александр Пэйн («На обочине») снял одноименный художественный фильм с Джорджем Клуни в главной роли.«Потомки» — один из самых ярких, оригинальных и многообещающих американских дебютных романов последних лет Это смешная и трогательная история про эксцентричное семейство Кинг, которая разворачивается на фоне умопомрачительных гавайских пейзажей. Как справедливо отмечают критики, мы, читатели, «не просто болеем за всех членов семьи Кинг — мы им аплодируем!» (San Francisco Magazine).

А. Берблюм , Кауи Харт Хеммингс

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Современная проза
Человеческая гавань
Человеческая гавань

Йон Айвиде Линдквист прославился романом «Впусти меня», послужившим основой знаменитого одноименного фильма режиссера Томаса Альфредсона; картина собрала множество европейских призов, в том числе «Золотого Мельеса» и Nordic Film Prize (с формулировкой «За успешную трансформацию вампирского фильма в действительно оригинальную, трогательную и удивительно человечную историю о дружбе и одиночестве»), а в 2010 г. постановщик «Монстро» Мэтт Ривз снял американский римейк. Второй роман Линдквиста «Блаженны мёртвые» вызвал не меньший ажиотаж: за права на экранизацию вели борьбу шестнадцать крупнейших шведских продюсеров, и работа над фильмом ещё идёт. Третий роман, «Человеческая гавань», ждали с замиранием сердца — и Линдквист не обманул ожиданий. Итак, Андерс, Сесилия и их шестилетняя дочь Майя отправляются зимой по льду на маяк — где Майя бесследно исчезает. Через два года Андерс возвращается на остров, уже один; и призраки прошлого, голоса которых он пытался заглушить алкоголем, начинают звучать в полную силу. Призраки ездят на старом мопеде и нарушают ночную тишину старыми песнями The Smiths; призраки поджигают стоящий на отшибе дом, призраки намекают на страшный договор, в древности связавший рыбаков-островитян и само море, призраки намекают Андерсу, что Майя, может быть, до сих пор жива…

Йон Айвиде Линдквист

Фантастика / Ужасы / Ужасы и мистика

Похожие книги