Лабиринт совести (СИ)

– Осознанности. Типа, непричинение вреда должно быть полностью обоснованно изнутри, а не под давлением угрозы наказания или стресса посттравматического синдрома. В Академии подчиняют через боль, как собак дрессируют, чтобы появилась рефлекторная связка срыва и боли. Закрывают в подвале, связывают, не кормят, чтобы довести до дефицита. Потом заходят два препода и лаборант, лаборант даёт себя покушать, один препод следит, чтобы студент сохранял контроль, а второй препод держит заклинание наготове, которое провоцирует боль. И если студент срывается, его сначала голосом предупреждают, потом бьют. Отливают водой и по новому, кругами.

– В смысле – водой? – мне было жутко даже пытаться это представить, я держала его за руку так, как будто его прямо сейчас кто-то схватит и утащит в подвал, морить голодом. Алан ответил с несерьёзной улыбочкой:

– Из обморока выводят. При дефиците и болевом ударе можно от шока вылететь из сознания. Водой полили, привели в себя, опять пробуют. Если выдержал, в итоге дают поесть и силы отсыпают чуть-чуть.

Я сидела в шоке, пытаясь осознать, что это не пытки, а процесс обучения, и что это входит в программу, одобренную Содружеством. Алан перехватил мою напряжённую ладонь поудобнее, успокаивающе сказал:

– Это работает. Дисциплинирует, по крайней мере. Со мной тоже сработало, но не полностью – я научился не бить, но взамен стал с ними разговаривать. Стихи читал, комплименты делал, рассказывал фантазии всякие. Их фантазии. А они все меня хотели, и потом мне текло от них всю ночь, иногда неделями. Весело, короче, в Академии было, хороший тамада, и конкурсы интересные.

Он говорил иронично, а я старалась не представлять, сколько за этой бравадой боли. Взяла себя в руки и спросила:

– А у Деймона какая методика?

– Он работал через жалость и чувство вины. Типа, не агрессия, а... пассивная агрессия. Приносил цветы в горшках, всяких крыс лабораторных, цыплят, утят, котят, щенят, детей. Тех, кто точно не в состоянии сопротивляться, и кто не понимает, что происходит. И они находились рядом долго, даже если из них тянуть понемногу, это становится через время визуально заметно – цветы вянут, цыплята худеют и слабеют, у щенят начинает шерсть тускнеть, слабость, болезни. Сколько я мышей угробил, ты бы знала, – он смущённо рассмеялся и отвернулся, вздохнул и развёл руками: – Они просто очень мелкие, по ним норму не видно так сразу, они бегают нормальные, потом однажды не просыпаются и всё. И фиг поймёшь, в какой момент всё пошло не так. И в итоге понимаешь, что на всякий случай, лучше вообще ничего не брать, просто от греха подальше. Потому что любой мизер, который я возьму, аукнется. Даже если кажется, что из них фонтанирует сила, вмешательство скажется на их организме всё равно, и я это увижу, и буду знать, что это я, такой вот гад. Но я и тут нашёл обходной путь, я как Пожиратель Душ не беру, но беру как инкуб, там разная специфика. Сила страсти – такая штука, которая от избытка делает хуже. Когда кто-то хочет секса, но не получает, ему это вредит, появляется дисбаланс в ауре, а мой вампиризм этот дисбаланс ликвидирует, если брать в меру, только лишнее. Я научился, Деймон по мне диссертацию написал, её сейчас в учебниках цитируют.

Я округлила глаза:

– У Деймона есть степень?

Алан широко улыбнулся и кивнул:

– Да. Он правда препод, хоть и... странный вот такой. Он преподавал в Академии Вершин, вводил там свои методы, без особых успехов, но часть даже сейчас работает.

– А почему он не предоставил документы в наш деканат?

Алан посмотрел на меня с намёком, но я не поняла, и он сказал:

– В его диссертации слово «секс» встречается в среднем три раза на страницу, я для прикола посчитал. Как думаешь, родители нежных эльфийских деточек будут рады видеть среди преподавателей демона со специализацией в балансировке ауры инкуба через сексуальные взаимодействия?

Я зажмурилась и отвернулась, Алан рассмеялся, вздохнул: