Лабиринт смерти

— Слушай, приятель, — обратился к нему Дэнни, приседая на корточки — выполняя, по всей видимости, какие–то упражнения из атлетической гимнастики, — я не так уж часто бываю таким, каким ты меня видел. Много всего нужно, чтобы я сбрендил. А когда я вычислил, что здесь не все чисто… тут оно и получилось. — Он прошел обратно в комнату и расположился на диване. — Присаживайся. — Понизив голос, он добавил: — У меня тут баночка гаммовского пива — мы разопьем ее на троих.

«Спиртное, — подумал Ник. — Я выпью с ними, а потом безумие вселится во всех нас».

А с другой стороны — была одна–единственная банка. Так ли уж опьянели бы они, распив ее на троих?

— Я зайду на минутку, — сказал он, хотя на самом деле им, конечно, двигало не присутствие пива, а присутствие Чарли. Ему хотелось смотреть на нее как можно дольше. В том, что она вернулась к Дэнни, был привкус горечи; сделав это, она по сути отвергла его, Николаса Эпплтона. Ник испытывал чувство, почти незнакомое ему раньше: ревность. Ревность — и обиду на Чарли за то, что она своим поступком предала его; ведь он, в конце концов, отказался от жены и ребенка — отрекся от них, уйдя из своей квартиры вслед за Чарли. Они собирались остаться вместе… это выяснилось в типографии на Шестнадцатой авеню. А теперь, из–за того, что типография была разгромлена и подверглась облаве, Чарли вернулась назад, как нагулявшаяся кошка, — к тому, что она знала и понимала, хоть это и могло быть отвратительно.

Разглядывая ее лицо, он заметил в нем какую–то перемену. Теперь оно казалось застывшим, словно грим был наложен на какую–то стеклянную или металлическую поверхность — во всяком случае, на что–то неживое. Так все и было: внешне дружелюбная и улыбчивая, Шарлотта казалась теперь хрупкой и твердой, как стекло; потому–то она и использовала столько косметики — чтобы скрыть эти черты, этот недостаток человечности.

Дэнни, с восторгом похлопывая себя по промежности, болтал:

— Слышь, теперь–то мы можем держать в квартире хоть шесть сотен брошюр — никаких проблем, то есть нечего беспокоиться о налете. А ты видел лагерников?

Еще бы! Он видел их, заполонивших пешеходные дорожки. Тощих, бледных как смерть, ужасающе одинаковых в своих казенных хлопчатобумажных лохмотьях оливкового цвета… И он видел походные кухни Красного Креста, установленные, чтобы кормить их. Лагерники бродили повсюду как привидения и казались совершенно неспособными свыкнуться с новой средой обитания. Ну да, у них не было ни денег, ни работы, ни жилья; они были выброшены из жизни. И, как заметил Дэнни, общая амнистия освободила всех.

— Но меня они так и не поймали, — заявил Дэнни, и лицо его стало бледнеть от воинственной спеси. — Хотя поймали вас двоих. Перетряхнув типографию на Шестнадцатой авеню. — Он сложил руки на груди, раскачиваясь взад–вперед. Потом он обратился к Чарли: — Даже хотя ты, черт побери, и сделала все, чтобы нас тряханули. — Потянувшись к кофейному столику, он взял оттуда банку пива, встряхнул ее и одобрительно кивнул: — Еще холодненькое. Ништяк, мы отправимся в страну мечты. — Он сорвал металлический язычок. — Ты, Эпплтон, гость — тебе первому.

— Я чуть–чуть, — сказал Ник и лишь слегка отхлебнул.

— Угадай, что приключилось с Чарли, — произнес Дэнни, сделав изрядный глоток. — Ты, верно, думал, что она торчала здесь весь день после того, как выбралась из типографии на Шестнадцатой авеню? Ничего подобного. Она заявилась сюда только час назад, а до этого бегала и пряталась.

— Уиллис Грэм… — хрипло пробормотал Ник. Тот тошнотворный страх снова охватил его, вызвав нервное напряжение и страшный озноб.

— Ну да, — лениво, издевательски проговорил Дэнни, — у него там рядами стоят кроватки, и все это он называет «служебным лазаретом». А на самом деле…

— Прекрати, — сквозь зубы процедила Чарли.

— Грэм предложил ей небольшой «постельный режимчик». А тебе, Эпплтон, известно, что за человек Грэм?

— Да, — сдержанно ответил Ник.

— Но я выбралась оттуда, — сообщила Чарли и проказливо захихикала. — Там было четверо армейских ВП, а я оттуда выбралась. — Обращаясь к Дэнни, она сказала: — Ты знаешь, какая я бываю, когда рассвирепею — по–настоящему рассвирепею. И ты, Ник, видел меня, когда мы впервые встретились, — ты ведь видел, как мы дрались с Дэнни, верно? Разве я не ужасна?