Лабиринт Просперо

– Дактилоскопия! – грозно и торжественно сообщил Лебедев.

– Вот именно! У каждого будут сняты отпечатки пальцев и сравнены с теми, что невидимо остались на месте преступления. Будьте уверены: преступник будет изобличен непременно.

– От дактилоскопии еще никто не уходил, – заметил Аполлон Григорьевич с приятной улыбкой и потряс перед публикой желтым саквояжем, который вызвал интерес неменьший, чем его хозяин.

– Также будут изучены глаза убитых. Новейшая методика позволяет получить снимок убийцы с роговицы жертвы. Как называется эта методика, Аполлон Григорьевич?

– Офтальмофотоскопия, – строго сказал Лебедев, вновь потрясая саквояжем.

– После того как будет определен яд, который остался на дне винных бутылок, господин Лебедев найдет противоядие. От вас, господа и дамы, требуется полное подчинение правилам особого управления…

Раздался тихий стон. Впечатление достигло нужного накала.

– Павел Федорович…

– Слушаю, господин Ванзаров!

– Стройте арестованных, то есть подозреваемых, в колонну, отводите в пансион и запирайте по номерам. В случае попытки к бегству вы знаете, как поступить…

– Так точно! Будет исполнено! – последовал ответ.

– Мы с господином криминалистом вскоре прибудем, – Ванзаров подхватил Лебедева под руку, не давая ему собрать последние флюиды страха и обожания публики. – Доктор Могилевский, прошу за нами…

Криминалиста пришлось слегка подталкивать, чтобы отвести от гостиной. Оттуда доносились окрики Францевича, который вошел в привычную для себя роль.

– Дорогой мой, да у вас тут диктатура какая-то, – проговорил Лебедев не без удовольствия. – Это что за особое управление такое?

– Особое… – со значением подчеркнул Ванзаров, понизив голос. – Так надо…

– Великолепно! Давно не видел, чтоб подозреваемых колонной под конвоем водили. Это же просто мечта директора Департамента полиции, нашего известного либерала!

– Нет лучшего средства для наведения порядка, чем жандарм. Но применять надо в случае крайней необходимости. Да и действует ненадежно, пока страх не выветрится…

– Нет, ну, эффектно получилось!

– Аполлон Григорьевич, узнали кого-нибудь? Вся надежда на вашу бездонную память картотеки…

– Чего ж не узнать, дело нехитрое, – ответил Лебедев, засмотревшись, как Францевич по одному выводил из гостиной. Действие походило на прогон арестантов по тюремному этапу. И откровенно веселило криминалиста.

Только Могилевский был глубоко мрачен. Он несказанно обрадовался удаче, которая свела его со светилом. Как заядлый любитель полицейских романов, он хотел расспросить о новейших открытиях в криминалистике. Лебедев казался ему воплощением всех достоинств. И на тебе: знаменитый господин не только не пресек творимое безобразие, но и поддерживал происходящее!

Доктор искренно думал, что знаменитый криминалист должен быть сторонником самых свободных и демократических взглядов. Если не либерал, то прогрессист – наверняка. А он, оказывается, готов аплодировать полицейской вакханалии. Как жестоко пришлось расставаться с иллюзиями! Крушение идолов какое-то. Могилевский пошел вперед по холлу, чтобы не расстроиться еще больше.

– Кто из них? Навлоцкий?

– Нет, этого не припомню… А вот семейная парочка…

– Муж и жена Стрепетовы?..

– Да, точно! Они на афише бразильским дуэтом называются.

Ванзаров обязан был изобразить глубокое изумление.

– На какой афише?

– Эх, друг мой! – Лебедев похлопал его по плечу. – Ничего-то вы не знаете. А все потому, что не любите театр. Эти двое выступают в «Аквариуме» с танцевальным номером в стиле бразильского карнавала. Выглядит пошло, но публика принимает «на ура». Сам сколько раз видел…

– Актеры, – проговорил Ванзаров с глубоким удовлетворением. – Это подтверждает…

– Что у вас там подтверждает?

– Ваша нелюбимая психологика говорит, что…

Аполлон Григорьевич скривился, как от манной каши, которую ненавидел с детства.

– Простите, забылся, – сказал Ванзаров. – Господина Меркумова на сцене видели?

– Нет, не имел счастья…

– Разве в Саратове в губернском театре не бывали?

– У меня развлечений и в столице хватает…

– Кто еще?

– Молодой человек, изображающий из себя аристократа… Он в театре Корша на ролях официантов и камердинеров выходит, такое «кушать подано». Не помню, как его зовут…

– Его зовут Лотошкин.

– Точно! – обрадовался Лебедев. – Зашел как-то к ним за кулисы…

– Аполлон Григорьевич, ваши познания в мире театра безграничны, – сказал Ванзаров, подталкивая друга к открытой доктором процедурной. – Проверим, насколько они глубоки в ядах.

– Нет, ну каков наглец! Не устаю восхищаться…

Лебедев, не глядя, скинул пиджак, который был пойман на лету, надел длинный кожаный фартук, уместившийся в саквояже, и толстые резиновые перчатки. Прихватив саквояж, он потребовал, чтобы его не беспокоили, и захлопнул за собой дверь в ингаляторную.

Могилевский пребывал в глубокой печали.

– Веселей, доктор, умирать только раз, – подбодрил Ванзаров.

– Как это все ужасно…

– Что именно?

– У порога смерти люди цепляются за жизнь и топчут других, стараясь спастись. И все напрасно.

Столь глубокие философские темы были сейчас не ко времени. Ванзаров не стал поддерживать дискуссию.