Кроме чемоданов, оставалось осмотреть весь номер. Ванзаров прощупал матрас, подушки, не поленился заглянуть под кровать, поднял сбитый ковер и внимательно осмотрел туалетный столик. Все старания были напрасны: не нашлось ничего, что могло бы пригодиться психологике. Только за портьерой в стене обнаружился сейф. Принадлежал он наверняка не Маверику, а пансиону. Сейф был некрупный, но надежный, английский. Вделан в стену основательно. Чтобы его открыть, требовался шифр, набираемый на поворотных колесиках с цифрами. Ничего подобного под рукой не имелось. В сейфе что-то находилось. Чуть сдвинутый язычок накладки на шифровые колесики явно указывал, что им пользовались. Возможно, там хранилось то, что он искал больше всего: любые письма, записная книжка или блокнот с записями. На виду они не лежали, в укромных уголках не прятались. Возможно, их убрали в сейф. Как американский паспорт и портмоне, без которых невозможно представить туриста, особенно состоятельного. Наверняка под замком хранились брильянтовая заколка и драгоценный перстень. На пальце американца его точно не оказалось.
Оставалось еще раз оглядеться. Яростная борьба, которая кипела ночью, не оставила других следов, кроме перевернутой мебели и скомканного ковра. Обои не содраны, гардины на месте, стекла целы. Схватка развернулась в самом центре комнаты, где ей ничто не мешало. Ни следов крови, ни клочков одежды. Тот, кто напал ночью на Маверика, не только явился и ушел загадочным образом, он еще сумел не оставить по себе ни малейшего следа. Что было высшим преступным мастерством. От такого даже Лебедев пришел бы в восторг.
Ванзаров краем глаза заметил движение в дверях. Он никого не боялся. Было любопытно, кто именно заглянул.
– Интересуетесь, ротмистр?
Францевич засунул руки в карманы и презрительно ухмыльнулся.
– Хозяин болеет, а вы тут как тут, все уже перерыли. Не стыдно?
– Надо найти следы ночного нападения, как-никак. Но рыть особо нечего, можете убедиться сами, – сказал Ванзаров, широким жестом приглашая не стоять в дверях.
Ротмистр пребывал в сомнениях.
– Что это вдруг такая щедрость от сыскной полиции?
– Нам нечего делить. У вас своя миссия, у меня свои делишки… Зачем мешать друг другу. Я искренне предложил вам взаимопомощь. Предложение в силе… А это… – он показал на комнату, – …жест доброй воли.
– Не боитесь, что Маверик вернется и устроит жуткий скандал? Еще и посольство на уши поставит? – Францевич подмигнул.
– Я – нет. А вы?
– Мне все равно, – ротмистр все еще не мог решиться сделать последний шаг.
Ванзаров подошел к нему.
– Не буду вам мешать. Даю пять минут. После чего двери закрываются…
Больше уговаривать не пришлось. Францевич кинулся к чемоданам и стал потрошить их быстро и ловко. На обыски рука у него была набита. Одним движением он пронзал чемодан до дна, вторым проводил сверху, стараясь определить утолщение, третьим проверял место, казавшееся подозрительным. После чего простукивал днище, крышку и бока. Сноровке его можно было позавидовать. По сравнению с таким мастерством Ванзаров выглядел робким дилетантом. Не прошло и двух минут, как все чемоданы были досмотрены. После чего черед пришел шкафу, кровати и туалетному столику. Не забыл ротмистр про ковер и лежащий смокинг. Чем больше он старался, тем яснее на лице его рисовалось сомнение, если не сказать растерянность.
– Не знаю, что вы ищете, – сказал Ванзаров, – но советую заглянуть за штору.
Уговаривать не пришлось. Ротмистр метнулся и замер перед метрической дверцей.
– Что это? – оторопело проговорил он.
– Стенной сейф, английский. Вделан надежно, гранатой пробовать не рекомендую: пожалейте стекла…
Трудно было сказать, что Францевич опечален. Он пребывал в глухом отчаянии. Не надо быть мастером психологики, чтобы это заметить.
– Даю слово: ключа у меня нет, пароль неизвестен, – сказал Ванзаров, чтобы взбодрить коллегу. Но это несильно помогло.
– Да, конечно… – проговорил он. – А где сам Маверик? Когда услышим историю его чудесного спасения?
– Могилевский засунул пациента и не отдает, пока не вылечит, – ответил Ванзаров. – Куда больше меня интересует, что хочет сообщить нотариус… Не находите?
Словно нарочно, мимо номера прошел Игнатьев. Он прижимал к груди кожаную папку. Францевич ничего не ответил.
39
Дорогая Агата, наконец я снова вернулся к моим запискам. Долг перед вами заставляет меня находить время, чтобы оставлять заметки, в которых сохраняется горячее дыхание быстро уходящего времени. Начать с того, что утром нас «обрадовали» великолепным известием: мы отрезаны от внешнего мира. Хорошо, что вообще не погребены под снегом. Считаю это малой жертвой неистовству русской природы. Не скрою: это положение чрезвычайно выгодно для моего расследования. Подозреваемый не сможет исчезнуть, некоторое время он будет под моим полным контролем. Не сомневаюсь, что мне хватит времени довести дело до конца.