– Неисповедимы пути Господа, однако он горазд на всякие каверзы, – заявил Фермин.
– Не надо богохульствовать под крышей нашего дома!
– Прости, любовь моя. Сейчас я приму таблетку от агностицизма, и все пройдет.
Фермин не лукавил. Он давно уже пророчил, что несчетные библейские бедствия постигнут Барселону, город книг и роз, в день самого прекрасного и веселого праздника. В своих прогнозах от него не отставали уважаемые экспертные сообщества в полном составе: Национальная метеорологическая служба, Радио «Барселона», «Вангуардия» и жандармерия. Последнюю точку накануне пресловутого стихийного бедствия поставила знаменитая пифия мадам Карманьола. Пифия прославилась двумя вещами. Во-первых, мадам имела реноме нимфетки с большой буквы, помогавшее скрыть факт, что в действительности она являлась солидным сеньором из Корнельи по имени Кукуфате Бротоли, перевоплотившимся в длинноволосую женщину. Проработав всю жизнь нотариусом, он вдруг понял, что в сущности хотел всегда одного – нарядиться в легкомысленные женские наряды и вертеть задницей в чувственном ритме, задаваемом пальмас[74]. Во-вторых она составляла безошибочные прогнозы погоды. Не углубляясь в подробности и терминологию, главное, что они сбывались. В общем, грядущий День святого Георгия сулил сплошные неприятности.
– Может, тогда поумерить пыл и не высовывать нос на улицу, – предложила Бернарда.
– Ни в коем случае. Дон Мигель де Сервантес и его коллега Уильям Шекспир не напрасно умерли условно в один день, 23 апреля. Если оба в одно время столь дружно отправились в мир иной, мы, книготорговцы, не посрамим их проявлением трусости. Сегодня мы выйдем, чтобы встретились книги и читатели, даже если генерал Эспартеро[75] принялся бы палить из пушек из крепости Монтжуик.
– Ты принесешь мне хотя бы одну розочку?
– Я принесу тебе целую корзину самых роскошных и ароматных роз, мой бутончик.
– И подари одну сеньоре Беа, ведь от Даниэля толку не дождешься. В последний момент он забудет обо всем на свете.
– Я слишком много лет, образно говоря, менял пеленки этому парню, чтобы сейчас допустить стратегический промах подобного масштаба.
– Обещай, что не промокнешь.
– Если промокну, тем более крепким и плодовитым вернусь.
– Ох ты, господи, мы же попадем прямо в ад.
– Тогда тем более следует взять от жизни как можно больше.
После череды жарких объятий, поцелуев, щипков за мягкие части тела и нежных взглядов на обожаемую Бернарду Фермин вышел на улицу с твердым убеждением, что в последний момент произойдет чудо и солнце засияет, как на картинах Хоакина Соролья.
По пути он стянул газету у консьержки, назойливой проныры и фалангистки, и сверился с прогнозом погоды. Ожидались зарницы, молнии, гром, ливень с градом размером с засахаренные каштаны и ураганный ветер, который сметет и унесет около миллиона книг и роз: после приземления из них возник бы целый остров Баратария[76] где-нибудь далеко за горизонтом.
– Еще посмотрим, – заключил Фермин, отдав газету бедолаге, который дремал, приклеившись к стулу у киоска на Каналетас.
Фермин был не единственным несогласным с прогнозами. Барселонцы – особенный народ, они не упустят возможности оспорить авторитет вроде метеокарты или логики Аристотеля. В то утро рассвет порадовал небом цвета серого вороночника (или трубы смерти, как еще называют эти грибы), однако все книготорговцы в городе проснулись довольно рано, собираясь вытащить свои стойки с книгами на улицу и готовые, если понадобится, противостоять торнадо и смерчу. Увидев на Рамбла яркое проявление
– Вот это я поддерживаю. Обеими руками. Пусть прольется дождь из острых дротиков, мы не дрогнем.
Цветочники, приготовившие по случаю праздника море красных роз, не отставали от коллег. Ровно в девять часов центральные улицы Барселоны были украшены для большого праздника книг в надежде, что мрачные прогнозы не отпугнут влюбленных, читателей и просто желающих повеселиться, начиная с 23 апреля 1930 года исправно собиравшихся, чтобы отметить, по мнению Фермина, лучший праздник в мире. В девять часов двадцать четыре минуты произошло нежданное чудо.
Палящее солнце проникло сквозь жалюзи и занавески и потрепало Даниэля по щеке жарким лучом. Пробудившись, он не поверил своим глазам, увидев чудо. Нагая спина жены, распростертой рядом, манила плавными линиями, и Даниэль провел от шеи до бедер языком, отчего Беа проснулась со смехом и, подпрыгнув, перевернулась. Даниэль обнял жену и припал ко рту, поцеловав так, словно хотел выпить ее до дна. Стянув с Беа одеяло, он с наслаждением разглядывал ее, лаская живот кончиками пальцев. Она сжала бедра, захватив в плен руку мужа, и шаловливо чмокнула его в губы.
– Сегодня праздник. Мы опоздаем.
– Уверен, что Фермин уже открыл магазин.
– Пятнадцать минут, – пробормотала Беа.
– Тридцать, – отозвался Даниэль.
В итоге они потратили все сорок пять, плюс-минус одна минута.