Лабиринт призраков

«Мне трудно поверить, глядя на расплывчатое отражение своего тела в зеркале спальни, что когда-то давно, много лет назад я была ребенком. Моя семья владела бакалейным магазином, находившимся рядом с церковью Санта-Мария-дель-Мар. Мы жили в собственном доме, за магазином. Из нашего внутреннего дворика виднелись колокольни и крыша базилики. В детстве мне нравилось воображать, будто это зачарованный замок, блуждавший по Барселоне каждую ночь, чтобы на рассвете вернуться на место и заснуть на солнце. Семья отца, Хисперт, являлась продолжательницей старинной династии Барселоны, а семья матери, Ферратини, была из рода потомственных неаполитанских моряков и рыбаков. Я унаследовала характер бабушки по материнской линии, женщины вулканического темперамента, за что ее прозвали Везувией. Нас было три сестры, хотя отец утверждал, что имеет двух дочерей и ослицу. Я очень любила отца, несмотря на то что причинила ему много горя. Он был хорошим человеком, но с торговлей бакалейными товарами справлялся лучше, чем с воспитанием девочек. Наш семейный исповедник часто повторял, что каждый человек рождается со своим особым предназначением и мое заключается в том, чтобы возражать и перечить. Старшие сестры проявляли большую склонность к послушанию, хорошо понимая, что их задача – удачно выйти замуж и жить согласно правилам, продиктованным обществом. Я же, к большому огорчению родителей, в восемь лет подняла мятеж, объявив, что никогда не выйду замуж и не нацеплю передник даже под страхом расстрела, а стану писателем или капитаном подводного судна – в то время Жюль Верн подавал мне ложные надежды в этом отношении. Отец возложил вину на сестер Бронте, о ком я всегда отзывалась с почтением. Он думал, что речь идет об общине монахинь-либертарианок, окопавшихся неподалеку от ворот Санта-Мадрона. Потеряв рассудок после беспорядков “Трагической недели”[69], они, по слухам, теперь курили опиум и танцевали ночью. “Этого никогда бы не произошло, если бы мы отдали ее в монастырский колледж терезианок”, – сокрушался отец. Признаюсь, что я так и не сподобилась стать примерной дочерью, обманув ожидания родителей. Не стала я и той добропорядочной девушкой, какой хотело меня видеть общество, в котором я родилась. Вернее, следовало бы сказать, что я не захотела. Я противоречила всем на свете, родителям, учителям, а когда они уставали воевать со мной, то оппонировала сама себе.