Лабиринт Химеры

— Это было ужасно… Картина так и стоит у меня перед глазами… Генрих Ионович на полу, на спине, руки раскинуты, а лицо… Лицо объедено… И мерзкая крыса неторопливо отбегает от своего пиршества… — Горжевская тягостно вздохнула.

— Какой удар, — сочувственно сказал Ванзаров. — У него было больное сердце?

— Он скрывал это, просил не обращать внимания, я и подумать не могла, что все так кончится…

— Если бы вы остались в Петербурге, он позвал бы на помощь…

— Ужасный город, — вдова окончательно сбросила тягостные воспоминания. — Генрих Ионович не мог больше оставаться там. Хорошо, что у меня было немного средств, чтобы купить дом в пригороде, мы сбежали сюда. Но ему был отпущен всего лишь год… Вы так добры, Родион Георгиевич, что я могу сделать для вас?

— О, как это любезно с вашей стороны! — сказал Ванзаров, глубоко польщенный. — Теперь точно хочу написать большую статью о вашем муже. Доктор Юнгер говорил, что у вас сохранились рабочие тетради, записи. Мне было крайне важно взглянуть на них. Не прошу их передать, понимаю, как вам трудно будет с ними расстаться, исключительно полистать для ознакомления.

— Они хранятся у меня дома…

Ванзаров готов бы проводить вдову хоть на край света.

Горжевская шла неторопливо, придерживаясь за руку Ванзарова. Разговор их шел о том, как она теперь живет и как отгородилась от мира. Про соседей Горжевская не говорила ни плохого, ни хорошего, как будто посторонние мало интересовали ее. К счастью, дорога от кладбища до 4-й Оранской улицы заняла не более десяти минут по пустынным проулкам. Ванзарову не хотелось, чтобы какой-нибудь ретивый городовой отдал ему честь. Трудно было бы найти объяснение такому уважению от полиции. Не доросли еще популяризаторы науки до такого почтения.

Дверь в дом не запиралась. Горжевская распахнула ее и пригласила войти. Обстановка в гостиной была скромной, если не сказать бедной. Но порядок и аккуратность во всем были идеальные. Пол чисто выметен, на окнах свежие занавески, на буфете нет следов пыли, стол застелен выглаженной скатертью. Везде всё точно, ровно, правильно. Корешки книг в шкафу выстроены в идеальную линию.

Ванзарову предложили устроиться, где ему будет удобно.

Вдова подошла к узкому книжному шкафу орехового дерева, явно привезенному из столицы, и вынула из нижнего ящика объемную картонную коробку, какую используют в канцеляриях для хранения старых архивных дел. Как реликвию, она положила ее перед Ванзаровым.

— Здесь все, что осталось после Генриха Ионовича, все сорок восемь дневников и двадцать две рабочие тетради, — сказала Горжевская. Она отошла в кухню, вероятно, поставить самовар для гостя.

На крышке коробки четкими цифрами было выведено: «X/1896 — XII/1900». Как видно, годы научных экспериментов.

Развязав тесемки, Ванзаров раскрыл коробку.

— Инна Леонидовна, — позвал он.

Горжевская появилась в переднике и со спичками.

— Потерпите, Родион Георгиевич, чай скоро будет.

— Взгляните…

Он совершил второе кощунство за день. Поднял коробку и перевернул вверх дном. На чистую скатерть высыпалась горка сложенных газет.

Вдова выронила спички, подбежала к столу и стала перебирать газеты, как будто дневники зарылись между ними.

— Как это понимать? — обратилась она с растерянным видом, держа в руках газеты.

— Записи и дневники вашего мужа пропали…

— Но это невозможно! Я никого не принимаю!

— А когда вы обнаружили тело, много народа побывало в доме?

— Конечно, приходили полиция, Дубягский, соседи… Кого только не было…

Стоило сличить даты газет, чтобы обнаружить простой факт: все они от весны прошлого года.

— Дневники похищены? — спросила она.

— Могу выразить вам свое искреннее сочувствие…

Горжевская без сил опустилась на стул, взгляд ее блуждал по полу.

— Это последнее, что у меня осталось от Генриха Ионовича, они забрали все…

— Кто они?

— Те, кто убил его карьеру! — крикнула вдова. — Они воры и убийцы в белых халатах! Ничего не оставили…

Ванзаров оглянулся.

— Инна Леонидовна, не вижу у вас семейных фотографий. Мне бы очень пригодился для статьи портрет Генриха Ионовича.

Глаза вдовы были сухими.

— Мой супруг не любил сниматься. Считал это глупым позерством. Было несколько снимков, но все они хранились вот здесь, — и она злобно отшвырнула бесполезную коробку. — У меня ничего нет…

— Ах, как бы я хотел знать, как он выглядел!

Вдова обратила к нему глаза, полные печали.

— Он был самый прекрасный, самый добрый и ласковый человек на свете.

— Какая меткая характеристика. А что-нибудь из внешних данных?

— Среднего роста, правильное лицо… Чудесные волосы, добрые, красивые глаза. Он весь был благороден и красив. Как он был красив… — и Инна Леонидовна окончательно предалась горю.

Любителю медицинских открытий только осталось выразить свое глубокое сожаление и покинуть несчастный дом. Его просили передать поклон доктору Юнгеру.

Ванзаров обещал исполнить поручение при первой возможности.

46. Черная неблагодарность