— Благодарю вас, Родион Георгиевич, — проговорил Сыровяткин, совладав с чувствами.
— Не вздумайте показать ему, что знаете. Появится другой, о котором вам даже предположить не удастся…
— Господин Ванзаров, — со всей искренностью проговорил Сыровяткин, — можете целиком и полностью рассчитывать на мою помощь. И поддержку…
Ванзаров крепко пожал протянутую ладонь.
— Благодарю, Константин Семенович, сегодня вечером она мне понадобится… Знаете, в полиции легко быть подлецом. Труднее оставаться человеком…
Сыровяткин ничего не ответил. Но про себя подумал, что Антонов от него ничего не дождется. Одно дело от купцов подарки получать, а другое предать человека, которому руку пожал. На это полицмейстер согласиться никак не мог.
45. Из праха в прах
Крест черного гранита возвышался над постаментом. Заметен был издалека. У его подножия, где была высажена клумба, сидела женщина в глухом черном платье. Сыровяткин кивком указал на нее. Ванзаров шепотом попросил его дожидаться в полиции. Полицмейстер легонько козырнул и, пятясь, отступил по дорожке.
Ванзаров огляделся. Кладбище было старым, но ухоженным, как бывает в маленьких городках, где жизнь и вечность сосуществуют бок о бок. Щебет птичек и легкий ветерок, трепавший молодые листочки берез, будто выметали все заботы и тревоги, оставляя покой и смирение. Быть может, где-то и вертелись шестеренки, здесь же они замерли навсегда. На ближайшей могиле Ванзаров приметил свежий букет лилий, как будто положенных утром. Мысленно испросив прощения за то, что делает, он стащил цветы и воровски оглянулся. Свидетели преступления чирикали на ветках. А прочие, кто мог видеть его, были молчаливы.
Он старательно шаркал по тропинке, чтобы появление не стало неожиданностью. Это было совершенно лишнее. Вдова оглянулась и смотрела на него, пока он не подошел и не отдал вежливый поклон.
— Прошу прощения, что помешал, — сказал Ванзаров. — Вероятно, имею честь видеть госпожу Горжевскую?
Ему ответили мягким поклоном.
Вблизи лицо ее открывало некоторую странность: нельзя было уверенно сказать, сколько ей лет. Могло быть и тридцать пять, и сорок, и даже под пятьдесят. Ровная, чистая, без морщин кожа, из-за чего возраст определить было невозможно. Описать ее лицо тоже было трудно: не красавица, не уродка, правильный нос, губы средней толщины, светлые глаза, жидкие брови. Как будто ровное, ничего не выражающее пятно без признаков характера.
— Я вас не припомню, — сказала она слабым, немного простуженным голосом.
— О, я не был в числе друзей вашего покойного супруга. Можно сказать, здесь по поручению доктора Юнгера… Зная, что я бываю в Павловске, он просил положить от своего имени цветы на могилу и передать вам поклон.
— Как это мило с его стороны, — проговорила Горжевская. — Хотя мы с ним не виделись два года.
— Он рассказывал мне, как боролся за доктора Горжевского.
— Я никогда не забуду его стараний. Он так много сделал, чтоб спасти честь Генриха Ионовича, но все было напрасно. Это мелкие завистливые людишки убили его…
Ванзаров выразил глубокое понимание и, наконец, положил цветы к основанию памятника. Как часто бывает на маленьких кладбищах, кованая ограда огораживала еще пустой кусок земли. Про запас. Чтобы супруги не разлучались за той чертой.
— Считаю вашего мужа великим ученым и новатором, — сказал он после скорбного поклона кресту. — Доктор Юнгер говорил мне, что работы господина Горжевского далеко опережали свое время…
Вдова показала, что хочет подняться, Ванзаров предложил ей свою руку. Вдова оперлась и встала довольно легко. Черные перчатки, которых коснулся Ванзаров, были из добротного шелка, но совершенно глухие.
— Я не знаю вашего имени, — сказала она.
Исправляя оплошность, Ванзаров назвал себя, не забыв упомянуть, что пишет научно-популярные статьи о медицине и ее открытиях.
— Так вы репортер, — сказал вдова с оттенком небрежения.
— Ни в коем случае! — последовал протест. — Я занимаюсь этим не ради денег, а для того, чтобы передовые идеи пришли в народ.
— Это благородно. Доктор Юнгер рассказал, чем занимался мой муж?
— В общих чертах. Даже то, что я узнал, вызвало во мне огромный интерес. Эти исследования заслуживают великой награды.
— Награду мой муж получил только одну: его прогнали в шею, как собаку. Не дав больше заниматься медициной.
— Но ведь у него остались ученики?
— Генрих Ионович всегда работал один.
— А помощники? Насколько я знаю, с ним работал доктор Затонский…
Вдова отдернула руку, которой держалась за Ванзарова.
— Не упоминайте при мне этого имени! — с внезапной злобой проговорила она. — Этого негодяя, мерзавца, подонка… Из-за него мой муж потерял все…
— Простите, я не знал…
— Забудьте, Родион Георгиевич, я не должна была давать волю чувствам…
— Вам все прощено заранее. Неужели правда то, что мне рассказал доктор Юнгер: вы нашли своего мужа по приезде?
Ладонь в черной перчатке прикрыла лицо вдовы.