Зондажный шурф выделялся, как и полагалось, выступом герметизирующего люка с громоздким гидравлическим замком. Вид шурфа изрядно потрепанный, похоже, он пережил с десяток подземных детонаций. Звездчатые выбросы из-под люка тянулись на сотни шагов, стоило на них наступить, как они хрустели, прогибались, казалось, под ногами не твердая поверхность, а болотистая субстанция. Минотавр шел с осторожностью, опасаясь провалиться в одну из каверн, а Нить, не дожидаясь его, возилась с крышкой. Когда он подошел, все оказалось готово принять цилиндр мины – люк сдвинут, бездонное отверстие зрачком уставилось в зенит. Минотавр, несколько замешкав, прежде чем расстаться с ношей, вдруг сообразил, что это глаз и есть. Ведь если посмотреть на местность с высоты, то впереди высится широкий бугор глазницы, дальше еще одна возвышенность – лоб, справа выпирает гребень примарского дыхала, а из остальных складок возникает лицо примара.
– Ну, что же ты? – Нить притопнула от нетерпения. – Давай!
Минотавр ослабил хватку, и стальной цилиндр скользнул в отверстие. Но не успел он и дух перевести, как Нить вскочила на край шурфа, села, свесив ноги, оттолкнулась руками и исчезла вслед за миной. Минотавр ошалел. Такого безумия он не ожидал. Перегнувшись через край, Минотавр попытался что-либо рассмотреть, но шурф словно заполнялся вязкой субстанцией, он даже рукой поводил, убеждаясь в недолговечности тьмы.
– Эй, – опасливо произнес Минотавр, – ты где?
– Здесь! – сообщил близкий голос Нити. – Не стой столбом, прыгай! И люк не забудь прикрыть… у него автоматические защелки…
Прыгать вслед за атомной миной Минотавру не хотелось. Но и оставаться не имело смысла. Поэтому он, удивляясь самому себе, сделал все так, как сказала Нить. Пришлось упереться в стенки шурфа копытами и спиной, чтобы загерметизировать крышку, а затем схватиться за внутренние скобы люка, повиснуть, все еще колеблясь – падать или нет, но все же решиться, разжать пальцы и полететь в разверстую бездну.
7. Червоточина
Минотавр пребывал в пустоте и тишине. Как тогда, когда его поглотил Огневик. Вот только никакой звезды. Только пустота и тишина. И то, и другое – осязаемы. Он не понимал, как такое возможно, но пустота и тишина воспринимались на ощупь, кожей. Что можно узреть там, где нет ничего, и слышать там, где царит тишина? Он чувствовал: здесь кто-то есть. Будто некто или нечто разглядывало его откуда-то издалека, как весьма далекую, но очень и очень любопытную звезду. Или икринку. А может, как то и другое – одновременно… В детстве он слышал историю, будто каждая звездочка в небе – крохотная икринка, она ждет своего времени, чтобы спящее в ней существо проснулось и разорвало оболочку.
Как он здесь оказался? Поверхность забытья только и ждала этого вопроса. Воспоминания хлынули потоком – все сразу, одновременно, и только теперь Минотавр осознал, насколько был пуст. Всего лишь полая форма, воображавшая себя полноценным существом. Пасифия, Ариадна, Земля, Лапута, Санаториум, Брут, детство, фабрики, терраформовка… Он мог окинуть все это одним взглядом, как деления на линейке – времени не существовало, а имелся набор картинок, разложенный перед ним. Весь сразу.
Он продолжал вспоминать – то, что случилось не с ним, его тогда не существовало, случилось за пределами условного нуля, обозначенного рождением, – поколения тех, кто оказался раньше, еще раньше, еще. Они вереницей проходили сквозь Минотавра, похожие на воздушные пузыри подводных городов, какие строят прирученные пауки-плавунцы, и он делал вдох каждым поколением и узнавал – это же я! И это тоже я! И вот он я! Будто вся предшествующая история – непрерывная цепочка возрождений единственного героя, подлинной личности, а все и всё – лишь иллюзия. Нет и не существовало никого, кроме запертого в лабиринте времени Минотавра, воплощенного в цепочках искусственно и искусно сконструированных цепей ДНК…
А затем исчезло и осознание собственного Я, будто смытое океаном времени, осталось лишь нечто примитивное, трепещущее, пугливое, настолько мелкое, что в нем не могла уместиться личность падающего в бездну прошлого Минотавра…
Падение завершалось. Минотавр вынырнул из вязкой темноты, ушел из поля зрения кого-то огромного, холодного и презрительного, что рассматривало его с брезгливым любопытством, как рассматривают в микроскоп особо вредный штамм. Но у пустоты обозначился низ. Там, под ногами. И теперь лучше приготовиться. Минотавр подобрался, сжался, как и полагается перед приземлением.
Меньше всего он ожидал вновь оказаться среди гипостазисов. Механизмы категорий заполняли все обозримое пространство самодвижущимися статуями, какие он видел в музее, куда его затащила против воли Пасифия…
Пасифия?
Гипостазисы обступали со всех сторон, необъяснимые и по большей части – вышедшие из рабочего состояния. В них что-то еще двигалось, гремело, испускало пар, плевало маслом, но печать забытья лежала на них. И внезапно он увидел среди них фигуру, сжимавшую коротенькую палочку. Поймав взгляд Минотавра, она произнесла: