Лабиринт Данимиры

Собрав волю в кулак, я заставила непослушное тело сменить позицию: я села, перекинула часть волос вперёд и обхватила колени руками. При этом я заметила, что всё-таки не совсем обнажена — на мне были лаковые космические «Джимми Чу» из прошлой жизни. Не успела я осмыслить нелепую игру магии, обрядившую меня в самый бесполезный на данный момент предмет на свете, как меня вдруг затрясло. Озноб зародился где-то в глубине тела и начал выбираться наружу, захватывая всё моё существо.

— П-плед д-дай, — хрипло, не с первой попытки смогла произнести я и отчаянно застучала зубами: холод усиливался.

Кайлеан Карагиллейн моргнул, закрыл рот, выражение его лица переменилось на осмысленное, и он накинул на меня приготовленный плед. Я закуталась, но помогло это мало — меня продолжало трясти от холода, который, казалось, только усиливался. Более того, что-то неладное было со зрением — нечто, напоминающее морозные узоры на стекле, наползало с периферии и сужало обзор.

— Как вы себя чувствуете? — тревожно спросил Кайлеан. По его отрывистому тону стало понятно — что-то пошло не так.

— П-п-плох-хо, — с трудом выговорила я и продолжила лязгать зубами. — Х-холодно…  п-плохо в-вижу…

Белая слепота надвигалась, и сознание начало мутиться. Кто-то бесцеремонный стал трясти меня за плечи и злым, очень злым голосом восклицать:

— Сколько тебе лет? Сколько тебе на самом деле лет?

Сквозь пургу, заметающую рассудок, я улыбнулась этому нервному кому-то и, чтобы подбодрить его, решила поделиться одной театральной историей, которую мне рассказывала мама. Знаменитая французская актриса Сара Бернар должна была исполнить роль восемнадцатилетней Жанны д'Арк, хотя самой Бернар на тот момент было за пятьдесят. В пьесе был момент, где Жанну спрашивают о возрасте, и она отвечает. Весь Париж собрался на премьеру, готовясь освистать стареющую знаменитость. Когда настал всеми ожидаемый момент, и партнёр актрисы задал вопрос «Сколько тебе лет, дитя моё?», зал затаил дыхание в предвкушении. Сара Бернар, безусловно знавшая о готовящемся скандале, выпрямилась, расправила плечи, обвела притихший зал гордым взглядом и с вызовом, с неоспоримой уверенностью бросила в лицо зрителям непоколебимое: «Мне восемнадцать!» У актрисы получилось произнести эту фразу так, что все единодушно вскочили с места и наградили Бернар бурными овациями, хотя изначально планировали освистать её игру.

Казалось, я с блеском поведала театральный анекдот и весьма изящно обозначила свой истинный возраст, но меня почему-то продолжали трясти за плечи и орать «сколько тебе лет, сколько тебе лет», как будто никто ничего не слышал.

Ну и глупо. А по-моему, история была отличной.

Чтобы от меня отстали, я решила повторить красивый ход Сары Бернар, гордо выпрямилась, но дальше, кое-как совладав с трясущимися челюстями, я сумела только очень некрасиво — под клацанье собственных зубов — выдавить из себя «м-мне в-в-восемнадцать…» и услышала, как кто-то отчаянно ругается на древнеегипетском. Это был тот самый язык, на котором ругался Мартин после неудачной попытки меня поцеловать. По крайней мере, без конца звучало что-то вроде «Хатшепсут! Хатшепсут! Хатшепсут!»

Не было никакой Прибалтики, подумала я. Мартин тоже был из Ада. Что они, адские, все ко мне прицепились — одни убивают, другие трясут и орут…

Потом сошла снежная лавина и погребла под собой всё.

* * *

Сознание вернулось внезапно, как будто в ночной мгле включили свет.

Я быстро произвела ревизию ощущений: жива, лежу на кровати в комнате Кайлеана, одетая и накрытая. Чувствовалась слабость, но по сравнению с тем, что было раньше, состояние можно было считать сносным. Зрение тоже восстановилось, я ясно различала каждую мелкую трещину на потолке.

Никогда в жизни я не видела более красивых трещин. Потолок был прекрасен, и жизнь в человеческом теле была прекрасна.

Потом слева пришло знакомое ощущение чего-то беспокоящего.

Повернув голову, я встретилась взглядом с моим сокамерником. Он сидел в кресле, придвинутом к кровати, рядом стоял стул, на котором были расставлены какие-то банки с разноцветными жидкостями, чашки, стаканы.

Некоторое время мы молча созерцали друг друга.

Вид у Кайлеана был ещё тот. Осунувшийся, небритый, с покрасневшими глазами и всклокоченными волосами, он глядел на меня с мрачным выражением не то крайней досады, не то какой-то антипатии. Однако человеческим взглядом я не могла не отметить то, что ранее было недоступно кошке: Их Высочество были очень даже ничего, даже в нынешнем состоянии. Какая-то неуловимая изюминка делала его неидеальную внешность крайне привлекательной. И ещё Кайлеан показался мне моложе, чем казалось кошке, а стало быть, обрадовалась я, нам будет легче найти общий язык.

Словом, я решила, что Их Высочество тоже прекрасны, и теперь, когда мы наконец встретились лицом к лицу, настала пора выводить наши отношения на новый уровень — уровень гармоничного и мирного сосуществования двух интеллигентных людей.

Я повернулась набок, подложив руку под щёку, и миролюбиво улыбнулась.

— Привет, — сказала я.