Лабиринт Безумия

Мужская красота бывает разная. Блеклая и, наоборот, слишком яркая. Броская и невзрачная. Неуловимая, глубоко скрытая за внешними несоответствиями, или такая, что глаз невозможно отвести. Бывает красота, что может как громом поразить тебя среди ясного неба. А есть та, которую не заметишь, пока не подойдешь вплотную. Она может быть изнеженной, капризной, чересчур мягкой, как у избалованного мальчишки. Или, напротив, хищной, опасной, даже угрожающей, свойственной сильным и уверенным в себе мужчинам.

Стоящий перед Таррэном полуэльф был именно таким — чересчур массивным для истинного Перворожденного, совсем лишенным того исковерканного очарования, какое бывает у большинства полукровок и не вызывает ничего, кроме оправданной брезгливости. Не изящный, не утонченный, не склонивший головы перед постигшим его несчастьем. А суровый, уже немолодой, но еще исполненный свирепой силы воин. Хищный, как всякий неприрученный зверь, и смертельно опасный. Матерый. Покрытый шрамами, как боевыми орденами. Открыто встречающий любую опасность и никогда не бегущий от трудностей. Совсем не избалованный вниманием противоположного пола, не любимчик судьбы, не красавчик, как понимают это недалекие самки. А непокорный, непокоренный, жесткий и неуловимо притягивающий взгляды своей странноватой, дикой, непохожей ни на что, но неоспоримой красотой. Красные радужки и мертвенно белые волосы совсем не портили его, но лишь подчеркивали эту исключительность. А вкупе с плавными, тигриными движениями, мягким голосом и удивительно пластичной походкой производили поистине ошеломляющее впечатление.

Зверь. Настоящий зверь. И не нужно было видеть его правое предплечье, чтобы с ходу сказать: несомненная Гончая. Причем, высшего уровня. Настоящий Вожак, который, наконец, исполнил обещание и вернулся к тем, кого клятвенно пообещал дождаться.

Урантар неверяще распахнул глаза, узнав старого друга, но полуэльф не смотрел: он видел только одно существо, которого так долго ждал и ради которого все же рискнул вернуться. И глаза его светились так ярко, что Гончие без лишних слов освободили для него дорогу. Просто повиновались, как всегда привыкли, позволив ему остановиться точно напротив таких же горящих голубых глаз.

— Здравствуй, малыш, — тихо сказал Сар'ра, и Белка, вздрогнув всем телом, впервые в жизни выронила свои родовые клинки.

Глава 7

Полуэльфы не были на Лиаре редкостью. Особенно в последние несколько веков, когда связи со смертными перестали считаться чем-то из ряда вон выходящим. Сложность была лишь в том, что все полукровки были исключительно мужского пола и, как в насмешку, рождались самыми обычными младенцами — маленькими розовощекими карапузами, пачкающими пеленки и кричащими от голода точно так же, как все остальные. Никаких белых волос, никаких страшных глаз… ничего, что напоминало бы согрешившей девице об утомительной ночи. Разве чуть длиннее, чем у остальных, ушки могли насторожить внимательного наблюдателя, но не больше: до совершеннолетия симпатичные и прекрасно сложенные юноши, как правило, даже не догадывались, от кого им досталась эта утонченная и изысканная красота. Они жили, как все — темноволосые, голубоглазые, невероятно привлекательные и свободные в своих желаниях.

Однако в пору взросления все менялось настолько стремительно, словно жестоко пошутившая природа отыгрывалась за безмятежное детство и подаренные годы покоя. От этого кошмара не спасало ничто: ни магия, ни чудесные снадобья, ни притирания, ни краска. Просто в один прекрасный день вчерашние мальчишки просыпались другими и переставали узнавать себя в зеркале, откуда на них смотрел жутковатый, красноглазый и бледный, как упырь, альбинос. Двуликое чудовище со смутно знакомыми чертами лица и страшной шевелюрой, от которой бежали прочь, как от чумы. Да, многим матерям после этого приходилось каяться в совершенной ошибке. Много слез проливалось темными ночами в подушку, после чего все постепенно возвращалось на круги свои… или же менялось прямо противоположным образом.

Простые люди, столкнувшиеся с подобным горем, чаще всего смирялись. Привыкали к новому облику сына, которого за восемнадцать лет привыкли считать родным, не гнали прочь и искренне жалели. Кого-то продолжали любить, от кого-то отказывались, кого-то жестоко били, кто-то уходил сам, не в силах вынести злорадных взглядов бывших друзей и «добрых» соседей… сколько людей, столько и судеб. Однако если подобное происходило в благородной семье, неминуемо случался грандиозный скандал. Особенно, если ребенок — первенец, богатый наследник знатного рода, как это произошло с Сар'рой.