Лабиринт Безумия

Глава 4

— Ну-ка, поди сюда, Хранитель! — требовательно остановила Таррэна воинственная старушка, едва площадь начала стремительно пустеть.

Темный эльф вяло удивился, но поскольку был просто не в состоянии спорить, то послушно развернулся и вопросительно посмотрел. Что не так? Что ей не нравится? Узы разорваны, Белка скоро придет в себя, рану он тоже нечаянно подлечил… неясно, как именно, потому что смотреть строго запретили, но на всякий случай силы влил, сколько сумел. Едва до дна себя не исчерпал. Иначе эта мерзкая слабость не мешалась бы ему до сих пор и не заставляла чувствовать себя новорожденным котенком.

Старая Грета смерила остроухого Хранителя придирчивым взглядом с ног до головы, странно пожевала губами, на изумленный взгляд Воеводы властно отмахнулась (мол, иди-иди, не торчи на виду!), внимательно проследила, пока Стражи не уберутся с глаз долой. Особенно зло цыкнула на замешкавшихся Гончих, а Адвику даже кулаком погрозила, чтобы не вздумал хитрить и подслушивать. Потом сама подошла к фонтану и осторожно присела на низкий бортик.

— Чего встал? Садись. В ногах правды нет.

Таррэн со вздохом опустился рядом.

— Ну? — испытующе взглянула на него старая Грета. — И как тебе удалось?

— Что именно?

— Как сдержался, спрашиваю?! — неожиданно разозлилась она. — Я за десять лет многое повидала. В том числе и то, с какими мордами вас надо выталкивать наружу, чтобы слюни не пускали возле постели! А ты САМ ушел! Хоть и зеленый, как твои глаза, но ушел!

Он отвел взгляд. Сдержаться-то сдержался, но с каким трудом! Стыдно вспомнить, но ведь и в самом деле едва сумел отдвинуться, потому что желание коснуться ее было действительно невыносимым. Нет, никакой пошлости, но хотя бы погладить, провести пальцами по щеке, снова ощутить удивительную нежность ее дивной кожу, вдохнуть ошеломительный запах волос, прижаться хоть на миг, попробовать вкус ее губ…

Таррэн вздрогнул и очнулся от наваждения: нет, я не причиню ей боли. Никогда больше. И не стану заставлять вспоминать тот проклятый день, когда ее наделили этой страшной силой. Я слишком хорошо помню ЕГО глаза и ЕГО голос, расписывающий ее ближайшее будущее. Слишком хорошо понимаю, что ей было уготовано: игрушка. Живая, послушная, красивая игрушка, способная сводить с ума одним только мимолетным взглядом. Совершенное оружие. Отточенный до бритвенной остроты клинок, который хорошо умел делать то, ради чего его создали — убивать. Без жалости, без сомнения, по одному приказу Хозяина и Господина, чьей воле она не смогла бы противиться. Страшное оружие, против которого нет спасения, и которое лишь чудом сумело уничтожить своего создателя. Я ВИДЕЛ это вчера. Я знаю. И буду помнить об этом до самой смерти.

Да, Белка права: ее рок — убивать мужчин. Силой своей, красотой, этой странной тягой, против которой невозможно устоять. Как сыр для глупых мышей в мышеловке, как аромат магии для тварей Проклятого Леса. И она это тоже знает, иначе не сидела в Пределах, как в большой тюрьме, не рвалась бы так к смерти, не рисковала бы собой, не горела бы в ее глазах эта обреченная ненависть. К себе ненависть! К такой жизни! К своему проклятому телу, от которого столько проблем! И я хорошо ее понимаю. Может быть, даже чересчур. И пускай это магия, пускай она и на меня действует, заставляя поступать так, как я не желаю, пускай это не настоящее, но… я поклялся. Жизнью своей поклялся и кровью, что не причиню ей боли. Никогда.

Бабка заинтересованно наклонила голову и вдруг хмыкнула.

— Надо же… а ты знаешь, КТО ее такой сделал?

— Да, — хрипло отозвался эльф, до боли сжав челюсти. — Она говорила.

— Сама сказала?! Тебе, Темному? — Грета поражено покачала головой. — Ну, мать моя… вот уж не думала, что дождусь! С другой стороны, ты пришел сюда с ней, живой и даже не поцарапанный…

Таррэн непроизвольно дернул щекой, где совсем недавно пламенели четыре уродливые раны, а потом неожиданно сообразил, что Белка по какой-то причине решила избавить его от страшного позора. Не дала возможности прослыть на всю Заставу похотливым самцом. Конечно: кто, как не она, мог знать, О ЧЕМ подумают Стражи, разглядев следы когтей на его красивом лице! И Седой тоже милосердно промолчал. Почему?

— Пожалуй, ты и правда особенный, — задумчиво произнесла бабка. — Потому что, кроме меня и Воеводы, подробностей ее прошлого не знает никто. Ты ее видел, остроухий? Знаешь, какие руны на ней горят?

— Догадываюсь. А видел только руку, краешек. Случайно: кисть и предплечье, и это было… страшно.