Лабиринт

Мы мало разговаривали. Он немножко рассказывал о своем Сан-Систо-"красивейшем, но и печальнейшем", как он выразился. Кажется, в его приходе, в горной деревушке, условия жизни тяжелые. Он это имеет в виду, когда говорит, что Сан-Систо "печальнейшее" место. Упомянул он об этом просто так, мимоходом, когда речь зашла о красоте пейзажей. Из его слов получается, что Сан-Систо лежит "в настоящих горах". Но на отшибе. Поэтому и нищета. Я слушал, не поддерживая разговора.

Вскоре и он умолк. Только изредка поворачивал голову в мою сторону, так же как в поезде.

- Хорошо здесь? А? - спрашивал он. - Можно наконец дышать.

- Действительно, - соглашался я. - Ванна для легких!

- О, как вы хорошо сказали! Ванна для легких!

И затем он время от времени повторял эту фразу. Так мы просидели два часа. В семь начали спускаться. Оказалось, что до спектакля нам еще дадут поужинать. В столовую мы попали в момент общей молитвы перед трапезой. Пиоланти обо всем позаботился: поставил передо мной жестяную тарелку с макаронами и горошком, стакан вина и несколько абрикосов, которые он положил на бумажную салфетку. В окошечке, где выдавали еду, он взял такую же порцию для себя и сел возле меня. В столовой собралось человек десять, причем только один я мирянин. Мы

сидели за огромным столом, но нс в ряд, а но двое или по трое, небольшими группами, поодаль одна от другой. Общего разговора не вели, но и нс морали. Сидевшие рядом беседовали размеренно и не очень громко. К восьми все встали.

Я полагал, что мы отправимся в больницу, но ошибся. Мы прошли в церковь, где, как в средние века, должно было состояться представление. Сцену - небольшое возвышениеустановили между ступенями алтаря и балюстрадой. Больничное начальство и врачи уселись на передних скамьях, больныеподальше. Сбоку, слева-сестры-монахини, справа-санитары.

Мы с Пиоланти и остальные священники, вместе с которыми я ужинал, заняли места рядом с санитарами. По они стояли, а для нас приготовили маленькие плетеные стульчики. Места были не очень хорошие. Часть сцены заслоняла колонна- А когда церковь заполнилась людьми, пришедшими из городка и из окрестностей, мне тоже пришлось встать, иначе я ничего бы нс увидел. Никто из священников, сидевших рядом со мной, не последовал моему примеру. Один только я прислонился к колонне и так простоял до конца представления.

Само по себе оно не производило сильного впечатления. Хор действительно отличный. Ему придавало еще больше очарования царящее в церкви настроение, своды, арки, полумрак. Я раза два наклонялся к Пиоланти, спрашивая, что они ноют. Он не знал.

Повторял только то, что один раз уже мне сказал: хор очень знаменитый. Таким образом, я сосредоточенно слушал неизвестные мне монотонные, медленные мелодии, линия которых степенно, не меняя темпа, поднималась и снижалась; лишь изредка в ней прорывались, словно жалобы, судорожные, спазматические ноты.

После выступлений хора-спектакль. Надолго затянувшаяся мимическая история двух нищих. Один из них не владеет ногами, друюй слеп, они как бы дополняют друг друга, поэтому не расстаются, и каждый цепляется за свое. увечье, кормится им.

Сперва они выступали только и исключительно в качестве нищих.

По сцене проходили разные фигуры: важные господа, горожане, крестьяне. Нипще осаждали их. Слепой протягивал руки и вертел головой в знак того, что не различает дороги и направления. А хромой, подобно большой подстреленной птице, подскакивал и опрокидывался на бок. К ногам у него были прикреплены деревянные культи. Они стучали о подмостки. Слепой тоже стучал по сцене палкой. Все остальное происходило в тишине, ибо это старинное моралите было мимическим.

Когда прошла вереница людей, к которым нищие обращались за подаянием, на сцене появился паренек в стихаре. Он хлопал в ладоши и подпрыгивал, обращая к зрителям сияющее лицо и источая улыбки. Пиоланти потянул меня за рукав и объяснил, в чем дело. Паренек возвещает радостную новость: сюда идет великий святой, чудотворец. Паренек, весело прыгая, догонял нищих, прикасался к ногам первого и глазам второго, давая понять, что идущий сюда святой вернет- первому способность двигаться, а второму зрение. Но после длинной мимической сцены нищие в страхе удалялись, они не хотели выздоравливать, так как им выгоднее оставаться калеками.