Он покраснел. Развел руками. Однако на мой вопрос не ответил.
Вместо этого он сказал:
- Я остановился в Ладзаретто. Вы слышали о Ладзаретто?
Я не слышал.
- Это бывший лепрозорий, старый поселок для прокаженных.
Расположен он прямо к северу от Рима, на склонах Агуццо, высота небольшая, но все-таки воздух там лучше, чем здесь.
О причинах, удерживающих его в Риме, он не упоминал и не сказал больше ни слова о Сан-Систо под Орсино. Разве только, что его приход находится в гористой местности. Зато о своем Ладзаретто говорил много. В средние века каждого подозреваемого в том, что у него проказа, загоняли в такие поселки, их было много на территории Италии, да и в других странах. Сегодня одно только Ладзаретто сохранило старое название, хотя вот уже несколько веков, как оно не служит прибежищем для прокаженных. Из прежних сооружений там сохранилась церковь Лазаря из Евангелия от святого Луки и монастырский приют для странников. Даже местные жители не помнили его происхождения. Они называли приют монастырем, добавляя, что монастырь был строгого устава; этим, по их мнению, объяснялось то, что из приюта не было хода в церконь- ничего, кроме узкого отверстия в метр длиной, через которое священник давал причастие зараженным.
- Да и то не всякий священник, - сказал дон Пиолапти, - а только такой, у которого хватало на это смелости.
- В "Декреталиях" Григория Девятого, - заметил я, - есть абзац, посвященный прокаженным.
- Значит, вы человек ученый, если это знаете, - похвалил он меня. - Я только в связи с Ладзаретто собрал сведения, которыми делюсь с вами. Проказа была страшно заразная. Л попытки бороться с ней или помешать ее распространению тоже ужасны.
Зараженного не впускали в церковь, над ним, как над усопшим, служили панихиду. Он слушал ее, лежа, как труп, со скрещенными на груди руками. Потом вставал, стряхивал с головы и ног землю, которой их посыпали, но домой, к своим, больше не возвращался. Был ли он родом из города или из деревни, его вычеркивали из списка живых. Имущество ею переходило к наследникам. Он не имел права наследования, не мог выступать свидетелем, не мог составить завещания, поскольку прокаженных причисляли к умершим внезапной смертью. С течением времени обычай смягчился, и прокаженному даже разрешалось выходить за пределы лепрозория. Но при этом больной обязан был носить специальную одежду, чтобы каждый издалека видел, с кем имеет дело, и стучать колотушкой, предостерегая здоровых, что приближается человек, тронутый заразой. Все отчаянно боялись прокаженных, потому что в средние века суровая кара грозила и тому, кто сознательно или по неведению к ним прикоснулся. Иногда, особенно во время особой паники, такой человек был вынужден впредь разделять судьбу прокаженных.
- Какая жестокость! - содрогнулся я.
- Минувшие, давние дела, - заметил свягценник Пиоланти. - Сегодня у нас в Ладзаретто большая, современного типа больница сестер Святого Спасителя. От прежних времен остались только церковь и приют, в котором я как раз и жипу. Церковь сохранилась в неприкосновенности с четырнадцати о века. Приют внутри немножко перестроили. Там останавливаются священники, находящиеся проездом в Риме, вот такие, как я.
На следующий день мы сггова в то же самое время сошлись в лоджии. Отсюда открывался прекрасный вид на узкий и иптсресный по архитектуре двор библиотеки. Но со двора несло жаром, как из кратера. Дышать нечем. Воздух плотный, давит сверху, потому что здесь властвует сирокко. Бедный Пиоланти задыхается в сутане-вероятно, одной и той же для зимы и лета. С лица у него стекает пот. Он вытирает его то платком, то рукавом. Увидев меня, протягивает руку. Она мокрая.
- А может, вы поехали бы со мггой сегодня в Ладзаретто? - предлагает он. - Вам полезно провести несколько часов вне Рима.
Он складывает на груди свои большие руки и надувает щеки.
Это должно означать, что и я в Ладзаретто буду дышать полной грудью.
- Сердечно благодарю, - говорю я. - Возможно, и в самом деле как-нибудь воспользуюсь приглашением.
- Ох нет, сегодня! - настаивает дон Пиоланти. - В приют сестер Святого Спасителя приезжает религиозный хор и труппа, которая даст спектакль. Разумеется, религиозного содержания:
средневековую мистерию. Mire сказали, что и хор и труппа пользуются доброй славой. Ну что, поедете?
- Согласен! С удовольствием. Но, пожалуйста, примите мое приглашение на обед.
- Нет! Нет! - Он молитвенно сложил руки. - В ресторан я не могу!
Я пытался его уговорить. Но он упорно твердил, что не пойдет. Тогда мы условились встретиться ггрямо на вокзале.
Чтобы успеть пообедать, я ушел раньше обычного и ггс много потерял, потому что от жарищи голова игла кругом и о дальней шей работе в тот день не могло быть речи.
XV