Лабиринт

Люди в хаки громко закричали и бросились вдогонку. Их было пятеро. Впереди мчался фельдфебель Уэда.

Уэда не без основания преследовал Сёдзо своим колючим подозрительным взглядом. У фельдфебеля был острый нюх — ему мог бы позавидовать любой шпик из тайной полиции, он чуял, что за Сёдзо нужно смотреть в оба. А то, что Сёдзо считался образцовым солдатом, только еще больше раздражало его. Поездка Сёдзо в К. благодаря особой благосклонности высшего командования не только не ослабила подозрительности и злобы фельдфебеля, а лишь подлила масло в огонь. Отчасти фельдфебель был доволен побегом Сёдзо, это подтвердило правильность его подозрений: значит, он попал в цель, и это тешило его самолюбие. Вместе с тем он был вне себя от ярости, потому что беглец захватил с собой Чэна. После бесплодных поисков в деревне М. отряд направился в деревню Д., которой обычно не придавалось никакого значения; сюда пошли только потому, что взбешенный Уэда не хотел сразу возвращаться в казармы ни с чем. Их было пятеро, потому что свою группу фельдфебель, обыскав деревню М., разделил на две и другую пятерку послал в деревушку, находившуюся по ту сторону горы.

Сёдзо бежал, ничего не видя вокруг, он только чувствовал, что преследователей не так много. Не было времени ни посмотреть, ни подумать, есть ли среди них фельдфебель. Однако голос был несомненно его:

— Стой! Стой!

Голос фельдфебеля, привыкшего подавать команду, слышался примерно метров за триста. Сохраняя этот разрыв, держа винтовку под мышкой и чуть пригнувшись, Сёдзо бежал изо всех сил, словно зверек, преследуемый загонщиками.

Нечего и говорить, что фельдфебель ошалел от радости, когда вдруг увидел зайца, которого выслеживали. Но, как и подобает бывалому унтеру, он не забывал, что действовать нужно обдуманно. Ведь беглец мог предварительно установить какую-то связь с партизанами. Странно, что Чэна с ним нет. Короче говоря, трудно сказать, что еще могут выкинуть эти молодчики, поэтому осторожность не мешает. Ведь солдат у него всего пятеро. А вдруг он успеет добежать до деревни и там его не удастся схватить? Нет, уж лучше...

И разъяренный фельдфебель скомандовал:

— Огонь!

Четверо солдат сразу же изготовились к стрельбе и дали залп.

Но тут произошло что-то совсем странное. Выстрелы послужили как бы сигналом к ответной стрельбе с той стороны, где были пещеры, где шла терраса и лежала деревня. И преследуемый и преследователи оказались в кольце огня. Деревенские партизаны, очевидно, принимают и Сёдзо, и погоню за одну компанию — солдат-дьяволов. Поняв это, Сёдзо мгновенно вытащил из кармана платок. Размахивая им в ослепительных лучах утреннего солнца, он с отчаянием обреченного стремительно бежал вперед и громко кричал:

— Не стреляйте в меня, я ваш друг!

Пули летели со всех сторон и со свистом скрещивались у него над головой. На поле прыгали беленькие дымки. До деревни оставалось всего метров двести. В ярких лучах утреннего солнца уже видны были золотисто-желтые, словно набухшие от солнечного тепла соломенные крыши, высившиеся над ними оголенные деревья, арбы перед глинобитными заборами и над всем этим — синее-синее небо, по которому плывут белые барашки. Сёдзо ясно видел эту картину, похожую на пейзажи фламандских мастеров, и в то же время удивлялся, что еще.может думать о таких вещах в момент смертельной опасности. Это была его последняя мысль, ибо тут же он почувствовал резкий удар в спину и левый бок и потерял сознание.

Сраженный пулей того, кто вчера еще был в числе его друзей, а сегодня стал врагом, обливаясь кровью, Сёдзо упал на землю.

Глава восьмая. Люди в ковчеге

Ой, да какой же ладненький мальчонка! — говорили люди, видя Марико с ребенком на руках. Здесь это была высшая похвала. Если так говорил кто-нибудь из родных или из пожилых знакомых, то тетушка при этом неизменно замечала:

— И как две капли воды похож на Сёдзо, когда тот был малышом.

— Именно, именно так!

И все уверяли, что и глаза те же и овал лица, и линия подбородка точь-в-точь такая же. Но о пушистых волосиках младенца никто не говорил. У отца и у матери были не такие волосы. В комнате казалось, что они слишком светлые, но на улице, на свету, они были почти золотыми. Глаза Марико с первого взгляда казались черными, и только потом было видно, что они голубовато-серые, но волосы ее были темные. Наследственность через поколение отчетливо сказалась в ребенке.

— Шапочку, шапочку! Да шаль не забудь! — восклицала тетушка, как только Марико собиралась идти с ребенком на улицу, и тотчас надевала на головку Синъити белую вязаную шерстяную шапочку.