Лабиринт

Да, она подвергает себя опасности — женщина, пустившаяся в путь в одиночестве. Самоволие, сказал бы отец. Но ведь она превосходная наездница, отлично чувствует коня и сумеет ускакать от любой шайки мародеров или разбойников. Кроме того, до сих пор в землях виконта Тренкавеля не было слухов о разбое.

Элэйс потрогала рукой ссадину на голове: напоминание, что кто-то желает ей зла. Если уж пришло ей время умереть, куда лучше встретить смерть с мечом в руке, чем сидеть, покорно ожидая удара из-за угла.

Элэйс подняла со стола остывший светильник, мельком заметив свое отражение в закопченном стекле. Бледная кожа цвета снятого молока, и глаза блестят от усталости. Но в чертах появилась твердость, какой не было прежде.

Возвращаться к себе в спальню не хотелось, но пришлось. Осторожно перешагнув спящего у дверей Франсуа, она прошла через двор и вернулась к жилым покоям. Здесь было пусто.

Верная тень Орианы, Жиранда, спала у двери в спальню сестры. Ее пухлое смазливое личико во сне казалось одутловатым. Элэйс на цыпочках обошла служанку.

Тишина, встретившая ее в спальне, подсказала, что сиделка ушла. Должно быть, проснулась ночью, увидела, что больной нет, и сочла себя свободной.

Элэйс, не теряя времени, взялась за работу. Для успеха ее замысла необходимо было убедить всех, будто она так слаба, что не решится зайти далеко от дома. Никому из домочадцев не следовало знать, что она направилась в Монпелье.

Она достала из сундука самый легкий охотничий кафтан: красноватый беличий мех, светлые рукава, просторные под мышками и сходящиеся к запястьям острыми углами. Затянула на поясе узкий кожаный кушак, прицепила к нему мешочек для съестного и борса — зимнюю охотничью суму.

Охотничьи сапоги доходили ей до колен. Она затянула верх шнурками, спрятала за голенище запасной нож, застегнула пряжки и накинула простой коричневый плащ без отделки.

Одевшись, Элэйс достала из шкатулки несколько драгоценностей: ожерелье из солнечного камня, кольцо и колье с бирюзой. Пригодится на обмен или чтоб заплатить за свободный проезд и ночлег, особенно когда она окажется за границей владений Тренкавеля.

Наконец, убедившись, что ничего не забыла, она достала свой меч из тайника под кроватью, где он пролежал, забытый за время ее замужества. Элэйс сжала меч, подняла клинок к лицу, примериваясь к рукояти. Она давно не упражнялась, но хватка оставалась уверенной и твердой. Элэйс улыбнулась и клинком вычертила в воздухе восьмерку. Да, рука не забыла меча.

Пробравшись на кухню, Элэйс выпросила у Жакоба ячменного хлеба, фиг, соленой рыбы, кружок сыра и флягу вина. Он, как всегда, выдал ей много больше, чем она просила. На сей раз Элэйс не отказывалась и с благодарностью приняла щедрые дары.

Она разбудила свою служанку, Риксенду, и шепотом попросила передать даме Агнесс, что Элэйс чувствует себя лучше и после обедни присоединится к ее дамам. Девушка смотрела удивленно, но промолчала. Обычно Элэйс под любым предлогом старалась увернуться от исполнения этой части придворных обязанностей. Среди женщин, болтающих над рукодельем, она чувствовала себя втиснутой в клетку и задыхалась от скуки.

Элэйс надеялась, что хватятся ее нескоро. Если повезет, в часовне отзвонят вечерю, пока они сообразят, что ее нигде нет, и поднимут тревогу.

«А я к тому времени буду уже далеко».

— Не ходи к даме Агнесс, пока та не позавтракает, — предупредила она служанку. — Пока луч солнца не тронет западной стены, понимаешь? Ос?До тех пор, если кто обо мне спросит — даже слуга моего отца, — говори, что я поехала прогуляться в поле за Сен-Микелем.

Конюшни располагались в северо-восточной части цитадели, между Тур де Касарн и Тур дю Мажор. Почуяв Элэйс, лошади забили копытами, навострили уши, заржали в надежде на угощение. Элэйс задержалась у первого денника, погладила широкую морду своей старой серой кобылы. На лбу и щеках у нее уже блестела седина.

— Не сегодня, старушка, — сказала Элэйс. — Не могу я от тебя так много требовать.

В соседнем деннике стояла другая лошадь: арабская кобыла-шестилетка Тату, неожиданный свадебный подарок отца. Эта была цвета зрелого желудя, со светлой гривой и хвостом и с белыми носками на всех четырех ногах. В холке она была по плечо Элэйс, отличалась, как все лошади этой породы, изящной плоской головой, плотно сбитым телом, крепкой спиной и легким нравом. И, что еще важнее, выносливостью и быстрой побежкой. Элэйс с облегчением увидела, что в конюшне нет никого, кроме Амиля, старшего сына конюха, да и тот дремал на сене в дальнем углу. Впрочем, при ее появлении паренек вскочил, покраснев оттого, что его застали спящим.

Элэйс не стала слушать его извинений.

Амиль проверил копыта и подковы кобылы, убедился, что та может скакать, накинул чепрак, и на него, по просьбе Элэйс, охотничье седло и сбрую. У Элэйс ныло сердце. Она вздрагивала при каждом шорохе во дворе, оборачивалась на каждый отголосок разговора.

Только когда лошадь была оседлана, она достала из-под плаща меч.

— Клинок затупился, — сказала она.