Лабиринт №7

– Не знаю, зачем все это говорю. Я про мои связи и измены. И … Да что там! Все разговоры о нравственности ведутся из страха, что чужая баба сведет твоего мужика. А я не боюсь! Как можно изменить человеку, если вы с ним – единое целое? Если он у тебя внутри. А если его там уже нет, то ты все равно изменяешь, даже если сохраняешь ему внешнюю верность. В этом случае, ты уже изменяешь себе самому.

– «Не возжелай жены ближнего своего». А самый ближний – это я сам. Тавтология получается. Евдокия…

– Лучше – Даша.

– Хорошо, Даша, – улыбнулся хозяин. – Я никогда не о чем таком про Вас не думал. Мне было комфортно с Вами общаться. И все.

– И все… – Она задумалась. – А если я расскажу шефу? Он ведь вернет Вас. И снова будет, как было.

– И все пойдет своим чередом? Нет, не пойдет. Время собирать камни еще не настало. Вы знаете, как они все тогда на меня бросились.

– Подумаешь! Это разве повод для обиды? Потрендят и забудут. Они и так говорят, что вы не такой как все.

– И поэтому хуже других. Но главное не в том. Шеф этого не сделает. У него другая мотивация, и я о ней знаю. Да и у меня теперь тоже. Поговорим о чем-нибудь другом.

– Знаете, когда я была маленькой девочкой, мне очень нравилась книжка про Алые паруса. Повзрослела и все равно оставалась идеалисткой.

– «Алые паруса» не такая уж глупая книжка.

– Отчего же глупая?

– Неправильно… К тому, что романтизм там прагматический.

– Ну и что? Ждать и дождаться – разве это не мило?

– А что потом?

– А какая разница? Самое главное в жизни уже сбылось.

– А у Вас, Евдокия?

– Даша… Пока не знаю.

– И в чем же тогда ваш идеализм?

– В этом и есть. Идеализм – это дух, который бессмертен и ненасытен.

– А тело?

– Тело тоже должно к этому стремиться. Во всяком случае, дух должен постараться уговорить тело…

– Забавное у Вас мироощущение…

– Скорее – трагическое.

Странная безотносительная нежность разлилась в окружающем пространстве. Наверное, оба почувствовали это. И молчание на несколько минут заполнило кухню.

– На самом деле, – сказал Сергей, чтобы заполнить паузу, – реализуется принцип «чувственного переноса». Человек формирует в себе чувство, вынашивает и уже потом подбирает объект для его воплощения. Так же как Мозес создал народ для поклонения своему Богу. Ролевое ожидание – только и всего.

– И все-таки… – сказала Евдокия.

– Что все-таки? – ответил он с деланной непринужденностью.

– Все-таки я к Вам пришла. – «Чего же боле?» – подумал хозяин квартиры, улыбнулся и решил, что у русских мужиков вместо психоаналитика существует два «последних клапана» – «водка» и «молодка», и оба играют роль огнетушителя, когда на душе так тошно, что хоть иди да топись. Или вешайся на подтяжках. Может быть у нас оттого так много алкашей, что молодок не хватает?

Как тут не поверить в закон равновесия? Как только судьба что-нибудь отнимает, она тут же подсовывает что-то взамен.

– Вы верите в судьбу? – пробормотал размышляющий.

– В судьбу не верить нельзя. У нас против нее никаких шансов. И все-таки иногда очень хочется, чтобы она была к нам чуточку добрее.

Сергей продолжал произносить слова и двигаться, но делал это словно бы под гипнозом. Тело Евдокии становилось все более провокационным, и развитие сюжета продолжалось до того ожидаемо, что скорее напоминало рекламный ролик. А сам герой – попугая с единственным слоганом в башке: «Не уходи!»

Кожа у нее была удивительно нежная.

Ночь выдалась длинной и бессонной. А когда он все-таки забылся на несколько минут, то увидел пирамиду, которая вращалась в аморфном пространстве, поблескивая гранями, и в каждой ее плоскости – свое лицо. «К чему бы это?» – подумал Сергей еще во сне. Не нашел ответа и начал просыпаться. Ощутив его пробуждение своей кошачьей сущностью, рядом зашевелилась Даша.

– Ты был таким жадным этой ночью. – Она приоткрыла глаза и потянулась, окинув комнату плавающим взглядом.

– Моя доктрина существования в очередной раз развалилась на части.

– Мне нравится слушать, как бьется твое сердце. Мы еще увидимся?

– А может быть и не стоит строить никаких доктрин?

– У меня до сих пор бродят колики по животу. Такие легкие мурашечки.

– Я навертел слоеный пирог из разных смыслов и теперь не могу его проглотить.

– А еще ты так забавно ворочаешься во сне. Прямо как медвежонок.

– А может быть сон и есть ключ ко всем версиям существования? Недаром же еще у древних хазаров числятся ловцы сновидений. Они же – главные провидцы. Или не у хазаров? Не помню. Медведь – это опасность. Он уже приходил ко мне один раз.

– А я тогда так сильно прижалась к тебе, что чуть не получила удовольствие. Одна. Представляешь? Мы выполнены по особому заказу – друг для друга – и только. Это какая-то особая ошибка природы. Я так давно хотела это сказать.

– Взаимодействие души и тела можно представить как две точки, живущие по разные стороны плоскости. Я бы так изобразил границу жизни и смерти. И душа там – за этой гранью, «по ту строну», потому что смерть ее не касается. Но проекция души на плоскость не совпадает с проекцией тела. Она всегда впереди. И знает главное – что будет.