Она прикоснулась к камню. Он тут же раскрылся, как бутон цветка. Из бутона вылетели серебристые мухи, которые стали кружиться над Клавдией Михайловной, залетая ей в рот и в уши.
«А теперь иди! Ты должна обойти всю деревню. Молодых нужно убить. Только старые и опытные смогут властвовать!»
– Да! – баба Клава улыбнулась, слушая голос в голове. – Молодую поросль вырвать с корнем. Только мы можем править!
Поднявшись на ноги, она пружинистой походкой вошла в дом, в углу нашла топор. Её глаза засветились нежно-голубым светом. В темноте она видела абсолютно всё. Ей даже не нужны были очки. Зайдя в спальню внука, она несколькими мощными ударами размозжила голову ему и его сожительнице, потом направилась в дом соседа. Над ней и впереди её летали серебристые мушки.
«Вы будете править, – шептал голос в её голове. – Только пожилые и опытные смогут завоевать этот мир и подчинить всё себе!»
– Да! – вслух говорила Клавдия Михайловна. – Мы всех их убьем и будем властвовать!
Из соседского дома Клавдия Михайловна вышла в сопровождении престарелой пары – Нины Ивановны и Петра Ильича. В их руках были окровавленные топоры, с которых на землю капала красная кровь. В доме остались разрубленные тела детей и внуков Петра Ильича и Нины Ивановны. Над престарелой троицей кружились серебристые мухи. Глаза стариков светились в темноте. Не проронив ни звука, они зашли в соседний дом, через десять минут вышли из него. Теперь их было четверо. К ним примкнула Мария Александровна, сжимающая в руке красный от крови нож для разделки мяса. В доме Марии Александровны остались куски мяса, плавающие в лужах крови. Это то , что осталось от Наташи – дочери Марии Александровны.
Безмолвно толпа некогда дряхлых, никому не нужных стариков перемещалась от дома к дому, увеличиваясь в размерах. Над ними летали серебристые мухи, в их руках были топоры, вилы, ножи.
Виктор Жихарев в ту ночь занимался любовью со своей подружкой Людой, на которой, разумеется, не планировал жениться. Он двигался быстро-быстро, она стонала и извивалась под ним. В какой-то момент Виктор остановился, чего с ним раньше никогда не было. Он увидел толпу стариков со светящимися глазами. Толпа сломала забор и ринулась в дом напротив, где жил друг Виктора – Петька по кличке Урка. Хотя уркой Петька ни когда не был. Он даже в тюрьме не сидел. Своё прозвище он заслужил благодаря привычке сидеть на корточках, короткой стрижке и худощавому телосложению. Ещё у него была татуировка на плече – ничего не обозначающее переплетение линий. Просто узор, похожий на орнамент на ковре или на шторах.
Старики ворвались в дом Петьки, вытащили его во двор и стали рубить топорами, колоть вилами и штыковыми лопатами. Крик Урки больно резанул по ушам Виктора.
– Что там такое? – спросила Люда. Жихарев ей ничего не ответил. Тогда Люда спихнула Виктора с себя, надела халатик и тоже стала смотреть в окно. Когда отрубленная топором голова Урки, разбрызгивая кровь, упала в метре от хлипкого забора, огораживающего дом Виктора, Люда закричала.
– Тихо ты, дура! – Жихарев стал быстро одеваться. – Собирайся, мы уезжаем в город!
Не говоря ни слова, Люда переоделась и собрала все свои вещи, которые уместились в одну сумку, которую Люда купила две недели назад на барахолке у низкорослого кавказца.
Они выскочили из дома через черный ход как раз в тот момент, когда толпа стариков сломала забор и через парадный вход ринулась в дом. Двигатель мотоцикла заревел, оглашая окрестности . Люда устроилась сзади, положив руки на широкие плечи Виктора. На мотоцикле они выехали на главную улицу деревни Пущинской. И тут Виктор понял, что его дни сочтены. Всю улицу заполонил живой поток, состоящий из стариков и старух. В их руках были топоры, ножи, вилы. Воздух был пропитан кровью и враждебностью. Мощный удар жердью сбил с мотоцикла Виктора и Люду. Толпа стариков обступила их. Тут же на молодых людей обрушился град смертоносных ударов. Ни Виктор, ни Люда даже не кричали. Они умерли мгновенно, превратившись в кровавое месиво.
Разделавшись с очередной молодой парочкой, старики двинулись дальше, ведомые внутренним голосом и серебристыми мухами.
«Вы будете править», – шептал голос в их головах. Их изрытые морщинами лица были устремлены вперед. Они, как гончие, чувствовали запах молодых и шли от дома к дому, оставляя за собой растерзанные трупы. Им не было жалко своих сыновей, дочерей и внуков. Голосу в их головах была чужда жалость. Он твердил только одно: «Убейте молодых и правьте миром». Этому голосу было трудно сопротивляться.
Светало. Убив всех, кому было меньше шестидесяти, толпа стариков потекла по пыльной дороге от деревни Пущинской в коттеджный поселок, находящийся в каких-то десяти километрах южнее. Им не нужно было есть, пить, они не знали усталости. Им хотелось только убивать.
У дома на отшибе толпа вдруг остановилась. Тот дом принадлежал девяностолетнему Никифору Оглоблину. Старики чувствовали, что именно здесь есть враги, которых нужно уничтожить. Несколько серебристых мух устремились к дому Никифора, через щели проникли внутрь.